Форум по теме охота,рыбалка,спорт,кладоискательство,антиквариат,оружие,армия,политика,кино,наука,музыка,танцы,рукоделие,компьютеры,общение
http://uvlecheniehobby.ru-лучший сайт по хобби,охота,рыбалка,спорт,армия,оружие,антиквариат,кладопоиск,нумизматика,общение,встречи,политика,новости,купля-продажа,наука,образование,культура,компьютеры,электроника и многое другое.
Профессиональный ведический астролог Лесное Рейки тарошаман Твой профессиональный успех моаср Юнг слционика Болаяра Философия и психология жизни Алла Балановская спецгост




html clock code часы html на сайт

www.uvlecheniehobby.ru$5387$5387Сколько стоит ваш?

.

Село,селище,погост-сельские поселения на Руси.

Форум кладоискателей и любителей приборного поиска.
Изображение

Модератор: Золотунчик

Правила форума

Село,селище,погост-сельские поселения на Руси.

Сообщение admin » 18 апр 2014, 22:36

Деревня и вотчина
Сельские поселения
Почти все древнерусские населённые пункты относятся к категории неукреплённых.Это были открытые сельские поселения,в которых жила основная масса населения Древней Руси.В письменных источниках 11-14 веков они именуются весями,сёлами,погостами и слободами.Иногда встречаютя названия сельцо,селище,позднее-починок.
История древнерусской деревни домонгольского времени из-за скудости источников изучена еще весьма слабо. Курганы дают одностороннюю информацию; нужны сплошные археологические исследования остатков древнерусских селищ. Единственная работа подобного рода была проведена на ограниченной террритории в конце 50-х годов В. В. Седовым, получившим первый полноценный материал1). Территория, выбранная им для исследования, как отмечал П. Н. Третьяков, изобилует заболоченными местностями и малоплодородна. Там сравнительно мало деревень и почти нет феодальных усадеб2), поэтому выводы этой работы нельзя безоговорочно распространять на всю территорию Смоленской земли. Наиболее излюбленными местами расположения древнерусских поселений здесь были районы, где «в более или менее крупные реки впадают мелкие реки и ручьи». Подъемный материал позволил разделить селища к востоку от Смоленска на три хронологические группы: с лепной и раннегончарной керамикой (IX—X вв.), с гончарной керамикой, характерной для древнерусских курганов с ингумацией (XI—XIII вв.), с керамикой, не встречающейся в смоленских курганах (XIV—XV вв.). Размеры селищ ранней группы самые крупные — от 6,5 до 40 га. Небольшие селища появляются (начиная со второй группы) в XI—XIII вв. В. В. Седов объясняет это постепенное уменьшение сел тем, что славяне сначала заселяли территорию крупными группами и этими группами селились. Расцвет сельских поселений падает на древнерусский период — XI—XIII вв. На изученной территории центральных районов Смоленской земли оказалось 30 деревень IX—X вв., 89 — XI—XIII вв., 52 — XIV—XV вв.3) Но нельзя забывать, что цифры 30 и 89 весьма условны, так как прежние большие коллективы стали, по-видимому, дробиться, и количество поселков, следовательно, не было пропорционально увеличению числа жителей (чем сопровождается, обычно, расцвет деревенского хозяйства).

Детальные исследования В. В. Седова археологических остатков древнерусских деревень (селищ) привело его к важным выводам о том, что для центральной части Смоленской земли была характерна прибрежнорядовая постройка поселений, поселения же с кучевой застройкой, или [116] уличной, были особенно редки. Любопытны сравнения с наблюдениями этнографов, и в частности М. В. Витова, в глухих районах русских деревень на южном берегу Белого моря. Им установлено, что «по течению больших сплавных рек господствует рядовая прибрежная планировка, чаще однорядовая (...); в глухих водораздельных районах — беспорядочная, местами рядовая, ориентированная на юг, которая чаще встречается в отдалении от рек; наконец, в наиболее экономически развитых местностях, где большую роль играет сухопутный транспорт, преобладает уличная деревня»4).

Виды сельских поселений: погосты, села. Письменные источники сохранили, как известно, целый ряд наименований отдельных видов древнерусских сельских поселений, однако значение многих из них остается неясным. Это породило довольно большую литературу, где называются «погосты», «слободы», «села», «деревни», «жито» и пр. Летопись упоминает Дубровну — «селище в Торопецкой волости» (1234 г.)5); «селище», видимо, крупное село, но его соотношение с «погостом» и другими неясно.

«Погост» появляется в летописи уже в X в. О существовании его в Смоленской земле известно лишь из Устава Ростислава 1136 г., который основывается на источнике середины XI в., и можно полагать, что тогда этот термин здесь существовал. Область «Вержавлян Великих» состояла из девяти погостов, возможно, что был и десятый — Вержавск, который в 1136 г. уже был самостоятельным центром, платил в Смоленск самостоятельную сумму, а дани с погостов были как-то пересчитаны6). Н. Н. Воронин некогда полагал, что погостом, с одной стороны, именовалась система поселений — сельская община, а с другой стороны — вид дани7). Нам ясно, что погосты существовали еще до феодализации, являлись центрами, объединяющими местное население, а позднее при феодализации они были использованы как центры обложения прилежащей к ним округи.

Термином «село» в древней Руси обозначали владельческие поселения феодалов. Из Смоленских сел XII в. известны по грамоте Ростислава 1136 г. села его домена — Ясненское, Дросенское, возможно также, что в названном документе имелись в виду и иные, например Моншино, землю которого князь передавал епископу, может быть, Погоновичи, хотя скорее это был погост8).

Термин «деревня», как известно, сравнительно поздний; он сменил собою, вероятно, «весь».

В. В. Седову принадлежит первая археологическая интерпретация всех этих названий, и мы приведем несколько его примеров. Бассейн р. Лосни, как выяснилось, сохранил остатки всего одного Белорученского [117] селища площадью 30 тыс. кв. м., в 600 м от которого находился, по-видимому, обширный курганный могильник. Напротив селища располагалось городище-убежище (без культурного слоя) с площадкой 37*58 м. Рядом — селище XI—XIII вв., а в округе, на расстоянии 1,5-5,5 км,+) было еще 5-6 остатков домонгольских деревянных поселений. По свидетельству этого автора, Белорученское селище — единственное в бассейне р. Лосни, имеющее лепную славянскую керамику IX—X вв. Оно, следовательно, в данном районе является древнейшим, откуда шло дальнейшее расселение славян в этом районе. Остальные поселения относятся ко времени X—XII вв., а некоторые и к XIV в.9) В. В. Седов полагает, что «в IX—X вв., когда (в Смоленской земле. — Л. А.) преобладали сравнительно крупные поселения, каждое из них соответствовало сельской общине». Белорученское селище автор предлагает считать погостом, выросшим на общинной основе. Другой такой же погост обнаружен им в бассейне р. Березинка, где найдено девять селищ с материалами древнерусского времени. Здесь удалось установить смену населения. Более раннее — Березинское селище IX—X вв. с прилегающим курганным могильником. В отдалении от него — Яновское селище — погост XI—XII вв., что, по В. В. Седову, связано с княжеской властью. Это был погост, собиравший теперь дань с соседских общин в пользу феодала. Общинный характер Березинского селища подтверждает, по мнению В. В. Седова, общинное святилище в среднем течении этой небольшой речки10).
Занятия сельского населения

Для домонгольского времени данных письменных источников нет, но есть свидетельства иностранцев XVI—XVII вв.11)

Земледелие, скотоводство, охота. В X—XI вв. почти везде в лесной полосе жители перешли от подсеки к пашне12), правда, подсеку было можно встретить в глухих местах и в XIX в.13) В XI в., как известно, рожь вытеснила просо. В смоленской феодальной усадьбе найдено: ячмень (78,4%), овес (15,4%), мягкая пшеница (6,2%) (городище Ковшары14)), случайные зерна ячменя, конских бобов (Воищина). Они есть и в крестьянских курганах (Маркатушино, Катынь15)), особенно много их в Бородинском [118] городище16). Обнаружены косы (Ковшары, Воищина, Бородинское), мотыга (Бородинское), жернова (хлеб мололся вручную).

Виды скотоводства в древней Руси не претерпевали больших изменений. Судя по костям животных, улучшалась лишь породность скота. В отличие от балтских аборигенов17) у местного населения в это время в скотоводстве стала доминировать не свинья, а крупный рогатый скот:
Вид животного
Отдельные кости, %
Особи, %
Вид животного
Отдельные кости, %
Особи, %

Крупный рогатый скот
46,7
36,4
Лошадь
6,9
10,8

Свинья
36,7
26,2
Собака
1,1
64

Мелкий рогатый скот
3,3
20,00
Кошка
0,1
1,1


Есть свидетельства о наличии стада — колокольца для коров из раскопок в кургане у д. Слобода, из Мстиславля, в ряде городских памятников найдены и скребницы.

Видное место принадлежало охоте, не говоря уже о замках феодалов, охотилось, безусловно, и население деревни. Если судить по находимым в раскопках костям, более всего охотились на бобра, лося и лисицу. В одном позднем документе сказано: «...тыми разы Гаврило Полтевич послал люди свои до отчины своей до Пристары (Присмары?) бобров гонити; ино людей его перебили и сети бобровые и собаки поотнимали»18). На бобров, следовательно, охотились с сетями и собаками. Так было, очевидно, и ранее. О том, что именно крестьяне занимались охотой на бобров, говорит 32 статья «Устава о волоках» короля Сигизмунда-Августа 1557 г.: «А во всех пущах наших и общих, где прежде крестьяне наши бобров ловили, там и теперь по-прежнему ловить должны. А если бы где в реках и озерах наших бобры показались вновь, то и там крестьяне ловить должны, а за работу брать им пятого бобра или подбрюшек от каждого»19). Охоте на бобра в древности на Руси посвящено специальное исследование В. П. Кеппена, бобру в Смоленской земле — В. Н. Добровольского20). В грамоте «О погородьи» 1211—1218 гг. упоминаются под Дорогобужем «три гоны короткий», вероятно, бобровые. Есть сведения, что Посожье некогда было поделено на бобровые гоны: в жалованной грамоте Мстиславского князя Онуфриевской церкви говорится: «Дали есмо на церковь божию храму cв. Онуфрия берегы на Сожи гоны бобровые, почонши от Молотомля до [119] Лобковский рубеж по Сожу»21). Упоминаются «бобровые гоны» и на острове Западной Двины несколько выше с. Курино, на половине пути между Суражем и Витебском (1627 г.)22) и т. д.

Особым спросом пользовались шкуры медведя, охота на которого была распространена вплоть до XIX в. В верховьях Днепра, у его истоков, «множество медведей, — писал Д. Н. Анучин, — которые летом чуть не забираются в овсы, с которыми и вообще приходится встречаться нередко, рассказы о них здесь приходится слышать беспрестанно»23). Мясо медведя, видимо, охотно употребляли в пищу: его кости находят не только в культурных слоях древнерусских городов, но и в курганах (правда, уже за пределами Смоленской земли).24)

Медведей было много еще в XVII в., так, в 1675 г., заночевав 17 августа в 8 милях от границы Смоленской земли, Адольф Лизек писал, что «по причине опасности от медведей мы приказали часто стрелять и развели большие огни»25). Крестьяне охотились и на других животных, в частности на рысей, хотя кости этого животного не находят (рысь свежевали в лесу). Даже в XX в. рысей было много в лесной части Ельнинского уезда (леса Заболотской волости)26).

Рыболовство и бортничество. Через Смоленскую землю протекали основные русские реки, и рыбный промысел, поддерживавший человека, особенно в неурожай, был несомненно широко распространен, что подтверждают находки костей рыб и рыболовных снастей при раскопках. Свидетельство тому и топонимика: р. Жукопа по аналогиям из западнобалтийских языков, означает «Рыбная река»27), также наименование озера — Щучье (в XIX в. там были судаки, окуни, караси, но главным образом щуки28)). Река Молодой Туд славилась голавлями, окунями, щуками «замечательного размера» и лососями29). Устав Ростислава 1136 г. упоминает поставки князю рыбой, рыбу получал в 1211 г. и епископ («трои сани рыбы»). Бортничество также упоминается в Уставе (село Ясенское «и з бортником»). С этим связано и «осм капии воску». По Правде Ярославичей, воровство княжеской борти наказуется 3 гривнами серебра, а по Пространной Правде «разнаменовывание» (борти) каралось 12 гривнами серебра30). [120] В XIII и XIV вв. Смоленщина и Полотчина были основным районом развития бортничества31).

Производство. Деревня не могла соперничать с городом в производстве, оно было развито слабее и имело свою специфику: добывалась руда и вырабатывалось из нее железо. В Смоленской земле много болот, на которых «обильная ржавая плесень» (П. В. Голубовский), и много топонимов типа Ржавец, Ржава, Рудня и т. д. В 1850 г. в с. Ивановское Ельнинского у. были открыты большие залежи железной болотной руды32). Особенно богат железными рудами Вяземский у.33) В XVII в. в Смоленской земле было известно б месторождений руды по Днепру, 10 — по Вопи, 2 — по Угре, 1 — по Хмости, 2 — по Десне, 3 — по Уже и т. д.34) Если в XV в. Деревской пятине зафиксировано 700 «копачей» (1495 г.)35), то можно думать, что достаточно их было и в Смоленской земле и в более раннее время. Руда, добываемая из болот, низкого качества, железа она давала по сведениям Б. А. Рыбакова, от 18 до 40%. 42,9% железа дал анализ руды и на близких Смоленщине территориях (им. Вихря Сеннеского у. Могилевской губернии), однако рядом руда из им. Ляхи дала лишь 14,64% железа (анализы уральского горного управления)36). У Пропойска (Пропошеск) железо производилось еще и в XVIII и XIX вв., правда, «на крестьянски токмо нужды»37).

Не приходится сомневаться, что древний смоленский крестьянин занимался и лесопильным промыслом. Одна из смоленских берестяных грамот говорит о вывозке бревен. Из особо толстых стволов в X в. делали однодревки, о которых упоминается у Константина Багрянородного — «моноксилы». Существовало, несомненно, и смолокурение, что, возможно, и дало наименование столицы княжества — Смоленска. В 1865 г. возле деревень Толстобино, Селец и Прилепы якобы было найдено несколько курганных насыпей из смолы38), очевидно, запасы так и не употребленной в дело (?). Обилие гончарных глин успешно служило гончарству смоленских деревень. Еще в XIX в. изделие горшков было основным крестьянским производством. На всех раннесредневековых деревенских поселениях, исследованных В. В. Седовым, керамика была основным контингентом находок. В. И. Сизов был первым и пока почти единственным исследователем керамического производства на материалах гнездовских раскопок. Сейчас эти наблюдения требуют проверки, гнездовской керамикой занималась [121] Т. А. Пушкина.39). Существует мнение, что феодальные усадьбы керамическим производством часто не занимались: керамика покупалась, вероятно, у деревенских мастеров40). В Смоленской деревне были, несомненно, и другие производства. У д. Митяево близ Вереи в курганах найдены литейные формы41).

Расположение основной массы смоленских деревень именно в западной части земли, по Пути из варяг в греки, свидетельствует о роли обмена в жизни смоленской деревни. Села могли предлагать проезжим продукты питания, меха, воск, получая в обмен диргемы, готовые орудия труда, т. д.

В города деревня продавала кричное железо. О деревенской торговле свидетельствуют, мы говорили, ювелирные изделия, находимые в курганах к востоку от Смоленска (см. выше). Наиболее покупательной способностью обладали деревни в междуречье Болвы, Десны, Угры и Днепра, Днепра и Западной Двины42).
Социальный состав деревни

Основу смоленской деревни X—XIII вв. составляли, как и во всей Руси, «люди» — лично свободные общинники, которых становилось все менее. Положение их изучено все еще недостаточно43). Устав 1136 г. подробно перечисляет податные волости князя. Можно думать, что удаленные от этих центров селения у городища Оковцы (X в.), например, также в верховьях р. Молодой Туд, на притоках рек Межа, Лучеса, Белая, Обша, на верхнем Днепре, на р. Вязьме и т. д., от личной зависимости еще были свободны. Сюда могли внезапно завернуть княжеские вои и обложить жителей данью-контрибуцией, князь даже мог планировать «полюдье» с этих удаленных уголков, но население считало еще себя свободным и уступало лишь силе.

Наши источники упоминают несколько категорий населения. Устав Ростислава называет еще «истужников», которые населяли, помимо других крестьян, 9 погостов Вержавлян Великих: «у Вержавлянех у Великих 9 погостъ, а в тех погостех платит кто же свою дань и передмер истужници по силе, кто что мога».44) «Истужники» не встречается в других источниках. А. А. Зимин полагал, что это «быть может, лица, не участвовавшие в общинной раскладке податей», Т. А. Сумникова не дала объяснения этого слова, определив его лишь как существительное45). [122]

Наименование податного населения княжеских домениальных владений тоже не вполне ясно, как неясно и то, в каких формах получался с них княжеский доход. Л. В. Черепнин отмечал, что смерды княжеских вотчин весьма близки к положению княжеского холопа. «Эксплуатация смерда государством, а затем князьями-вотчинниками» — вехи на пути закрепощения населения в эпоху древней Руси 46). Закладничество — одна из форм перехода смердов-данников в разряд зависимого населения княжеского домена» 47), но наблюдения над историей Смоленской земли и ростом ее территории показали, что при Ростиславе значительная (если не основная) территория княжеского домена была получена путем насильного захвата части северных радимичей, два-три малых племени которых, как мы говорили, составили особую часть княжеской вотчины, удаленной от Смоленска 48).

Устав Ростислава называет два, очевидно, домениальных села, передаваемых князем церкви в 1136 г.: «село Дросенское со изгои и землею» и «село Ясеньское и з бортником и з землею, и с изгои». Заметив, что Ростислав жаловал церкви земли в разных местах, И. И. Смирнов пришел к выводу, что два названных села в домен не входили и Устав, следовательно, демонстрирует «факт превращения в земельные владения смоленского епископа общинных земель». А. А. Зимин показал ошибочность этого построения: эти села «резко отделены от основных смоленских земель и (как раз!) помещены среди тех, к которым применительно понятие «уезд княж». Причина «лоскутности» владений, передаваемых церкви, имеет, мы видели, свое объяснение»49). Если оба села были домениальными, то как же назывались их основные жители? Эти смерды на княжеской земле, видимо, были холопами50).

Изгоев также упоминает Устав Ростислава. Говоря о них, исследователи прежде всего обращаются к нему, ибо в нем «изгойство» выступает не как «юридический институт», а как «явление исторической действительности»51), но выводы у многих не совпадают. «Изгой» происходит от слова гоить — жить. Это лицо, следовательно, лишенное прежней жизни, но кем лишенное и куда затем приставшее? По И. И. Смирнову, это выходцы из свободных общин, перешедшие к другой общине, по Б. Д. Грекову, изгои это те, которые жили в селах церковных, княжеских, боярских; состав их сложен, наиболее часто они выходили из холопов через отпуск-выкуп, А. А. Зимин также связывает их с церковью52). В Уставе [123] Ростислава, мы полагаем, это смерды, порвавшие с общиной, став изгоями, стремились попасть под власть феодала в селах его домена, где они оказывались на полусвободном положении, но где их охранял господин. В селах феодалов, нужно думать, были и другие категории населения. Устав Ростислава называет нам прощеников и бортника в селе Ясенском. Возможно, что прощеники — несвободное население усадьбы, переданное церкви (феодал «простил» им их обязательства)53).
Вотчинные поселения

Письменные источники почти не сохранили сведений о возникновении смоленской вотчины, неясно, когда она возникла. Г. Ловмяньский справедливо полагает, что «села племенной знати, по всей вероятности, гораздо древнее, чем села князей»54).

До захвата Смоленска Олегом (882 г.) им правили старейшины — выходцы местной родоплеменной знати кривичей. Знать эта, без сомнения, уже владела собственными земельными угодьями и, богатства ее все возрастали. Сплошными разведками П. Н. Третьякова вблизи Смоленска среди других многочисленных поселений было выявлено много укрепленных замков ранних феодалов, которых в других частях земли, по свидетельству того же П. Н. Третьякова, гораздо меньше. В Краснинском районе, например, на крайнем западе левобережной Смоленщины по Днепру и его левым притокам Мерее, Луппе, Свиной, Лосвине он обнаружил десять городищ, из которых девять оказались раннесредневековыми замчищами, хотя некоторые имели и более ранние напластования55). Наблюдения исследователя были мною продолжены: в этих же районах постоянно находят различные вещи, которые можно связать со смоленской домонгольской знатью. Золотой змеевик из Краснинского у. (с. Ковшичи, 1888 г.), великолепный браслет-наручник с изображениями птиц в романских арочках (Романово Горкинского у., 1897 г.), клад домонгольского серебра из русла р. Луппы Краснинского у. (1853 г.), крест-энколпион из того же уезда (1892). Напомню село со знаменательным названием Княжево (Княжее) в Краснршском у., с большим сравнительно количеством богатых инвентарей в курганах56). П. Н. Третьяков верно объяснил скученность феодальных усадеб к западу от Смоленска большей плодородностью земель. В районах восточнее Смоленска или значительно южнее — по Сожу, Остру и Десне, несмотря на сравнительную густоту крестьянского населения древности, феодальных усадеб было гораздо менее. Земли [124] там были сильно заболочены (районы работ В. В. Седова по Наготи и т. д. ), либо слишком удалены от Смоленска (территории на трех остальных реках).
Княжеский домен

Княжеский домен историки Руси часто понимают по-разному. Говорят о домене «Русская земля» и о разделе его между Киевом и Черниговом (1024)57), о «черниговско-северском домене»58) и т. д. Под княжеским доменом мы понимаем личные владения князя, которые остаются за ним вне зависимости от занимаемого им княжеского стола и являются, следовательно, наследственной собственностью. Другой вопрос, когда эти личные владения князя возникают. И. Я. Фроянов приходит к справедливому заключению, что княжеский домен в X в. еще не существовал. О развитом домениальном хозяйстве мы читаем лишь в XI в. в Правде Ярославичей. Значит, XI в. — время формирования княжеского домена в южнорусских землях. Но это не везде так. В Смоленской земле княжеский домен начал возникать, очевидно, в XI в., когда было выделено княжество. Первый смоленский князь Станислав, направленный в Смоленск еще Владимиром Святым, был, как мы говорили, чисто номинальной фигурой, у него, вероятно, были свои владения, но о них и нет никаких данных. Этот князь не вмешивался капитально в местные дела и, можно полагать, лишь вживался в местную боярскую среду, хотя и прокняжил в Смоленске несколько десятилетий.

Положение изменилось в корне после организации для младших Ярославичей Смоленского княжества. Перед Вячеславом Ярославичем, несомненно, сразу же возник вопрос о его материальном обеспечении, о данях, видимо, и о личных земельных владениях, необходимых для прокормления княжеской семьи и т. д. В том же 1054 г. дань у варягов была отнята, что было, очевидно, первым условием существования нового самостоятельного59) княжества в то время. Дань тогда взималась только с 12 пунктов60) и доходы этого рода были, следовательно, намного скромнее, чем в XII в. Не был простым и вопрос о княжеских личных землях, поскольку земли вокруг Смоленска захвачены смоленской родовой знатью, «старейшинами»61) и князю удалось втиснуться в их владения, как мы показывали, лишь чересполосно (почему в XII в. смоленская епископия и получила земли вокруг Смоленска не компактным куском, а в разных местах)62). Чересполосные владения долго князя удовлетворять не могли, особенно при Ростиславе, семья которого была непомерно большой и в его [125] долгое княжение все разрасталась. Нужны были новые владения и не разбросанные, но компактные, пусть и в отдалении от столицы. Такие отдельно лежащие земли в XII в. были в Ростово-Суздальской земле, в Турово-Пинской, в Черниговской и, вероятно, в др.63) По мнению В. В. Седова, районы междуречья Двины — Днепра — Ловати — Волги были землями, освоенными смоленскими кривичами в IX—X вв. «Все (эти) наиболее платежеспособные волости расположены в той части,— добавлял он,— где известны длинные курганы и где, следовательно, славянизация края началась еще в середине I тыс. н. э.». Однако причины платежеспособности северо-западных земель Смоленской земли оппоненты В. В. Седова справедливо видели не в этом и не в особом плодородии их (доказана их меньшая плодородность в сравнении с землями южной Смоленщины), но в расположении на волоках великого водного пути64). Южные, сильно заселенные земли северных радимичей, по предположению Е. А. Шмидта, платили князю не непосредственно, как на севере, а через феодалов, их поселения нам неизвестны, так как в источник (Устав Ростислава) не включены. Н. Н. Воронин предположил, что разница в поступлениях с «Севера» и «Юга» — в меньшей христианизации населения юга65). Ближе всего к истине был, по-видимому, Е. А. Шмидт. Южные земли, присоединенные к Смоленску лишь между 1116 и 1136 г.66), платили смоленскому князю, но не посредственно через феодалов (как он предположил), а прямо самому князю. В раскладку же даней они не шли, так как земли, на которых жило это податное население, были личным княжеским доменом.

Не расчленяя княжеских доходов и полагая, что все это была княжеская дань, А. Н. Насонов показал, что «в первой половине XII в. явилась потребность у смолян укрепить свои права на территории радимичей, где смоленская дань дошла до Пропойска на Соже и до Зароя (Заруба. — Л. А.) на Ипути (Десне. — Л. А.) и образовались смоленско-черниговские рубежи». Оплот этого наступления исследователь справедливо видел в по-граничных с радимичами городах Мстиславле и Ростиславле, которые, «судя по их названиям, были построены только в первой половине XII в.»67). Эти наблюдения можно уточнить и развить. «Дань» проникла к северным радимичам лишь по их водным магистралям — Десне (Пацынь, Заруб) и Сожу (Кречут, Прупой). Она не была большой, и с большей реки — Десны — ее поступало больше (по 30 гривен), с меньшей же — Сожа — меньше (по 10 гривен). Мы видели, что северные земли радимичей были сильно заселены, а это означает, что дань с основной части сел в названных пунктах не собиралась. Они вносили только «свою» дань [126] как центры на путях сообщения. Прочие же села были захвачены князем себе немедленно после того, как все северные радимичи были присоединены к Смоленску. Центром этих земель стали княжеские города Мстиславль и Ростиславль, возникшие почти одновременно (возможно, Ростиславль немного ранее). О связи с князем свидетельствуют находки в том и другом городе — костяное навершие с княжеским знаком, близким Ростиславу Смоленскому, найденное в слое пожарища первоначального поселения (обгоревшим); также части деревянной чаши с рисунками воинов, «распревшихся» с князем68). В Мстиславле таких прямых находок, связанных с князем, не встречено, но есть предметы, возможно, имеющие отношение к князю: костяные пластины колчана с тонким резным орнаментом (XIII в.), подражающие кочевническим пластинам, но и с влиянием романского искусства69). Кажется неслучайным возникновение именно в этих княжеских городах (помимо Смоленска) не менее трех церквей, выстроенных из плинфы в конце XII — начале XIII в. — в период грандиозного каменного строительства в самом Смоленске. В крупном городе младших Ростиславичей — Торопце таких построек не возводилось. Мы уже отмечали, что предположение о компактной части княжеского домена подтверждается летописью: в 1154 г., узнав о смерти киевского князя Изяслава, Долгорукий немедленно двинулся в Киев, где сел его брат Вячеслав с Ростиславом Смоленским. У Смоленска его застает новая весть: «...брат ти умерл Вячеслав, а Ростислав побежен, а Изяслав Давыдович седить Киеве». Узнав это, «Гюрги поиде к волости Ростиславли. Ростислав же, слыша то ж тако, скупя вои своя многое множьство, исполця полкы своя и поиде противу ему к Зарою...»70). Новая весть заставила Юрия Долгорукого спешить. Он переменил маршрут и пошел «к волости Ростиславли»71), т. е. не к Смоленскому княжеству, в котором он уже находился, а к домениальным владениям Ростислава на юге страны, к Зарою (т. е. к Зарубу — Зароя в Смоленской земле нет, «Разрытый» же, принятый П. В. Голубовским, неверен по антитезе смысла). Показательно, что Ростислав пошел не вдогонку Юрию, как было бы, если бы он был в Смоленске, а против, навстречу. Значит, бежав через Любеч из-под Чернигова, [127] где он едва не погиб, Ростислав бросился в свои домениальные земли на юге Смоленской земли: это и была та «волость Ростиставля», о которой упоминает летописец. Здесь он собирал расстроенные войска и, узнав о движении Долгорукого через его домен, ринулся ему навстречу. Ясно, что суздальский князь, узнавший о событиях в Киеве, от Смоленска пошел кратчайшим путем, по которому через 16 лет везли самого умирающего Ростислава72).

Итак, в районе Десны были земли княжеского домена и земли эти соседили с территориями по Десне, платившими в Смоленск дань, а может быть, даже частично на них находили. Село Рогнедино, где умер Ростислав (1167 г.), было в даннической волости Заруб73), но принадлежало сестре Ростислава — Рогнеде. Соседний топоним Княгинино (именуемый ранее и Малым Рогнединым)74) также принадлежал, очевидно, ей. На поле у Рогнедина есть остатки каких-то построек из плитнякового кирпича («плитняк своеобразной формы»75)). Как я указывал, плитняком в Рославльском у. называли, судя по А. Ракочевскому, плинфы76). Крестьяне, видимо, распахивали землю, где стояла церковь из плинф, принадлежащая Рогнеде или ее потомкам.

Рост княжеского домена не ограничивался лишь южными территориями — росла и центральная его часть. В Уставе 1136 г. названа волость Мирятичи с малой данью в 10 гривен. Она прилегала с запада к землям центрального домена Ростислава и получила свое наименование от р. Мерея. В 1165 г. Ростислав (уже киевский) передал Василев и Красн «Романови Вячеславлю внуку»77). По упоминанию далее Витебска, ясно, что речь идет именно о смоленских городах, а не о киевских (как иногда думают, не углубляясь в источник)78). Современный смоленский город Красный — на р. Мерее, летописный Красн — в 12 км от него на притоке Мереи — Луппе79) (рис. 14). Неподалеку и Василев (усадьба декабриста [128]


Рис. 14 Городище Зверовичи — древнерусский «город» Красн (Краснинский район Смоленской области)

М. Пестеля). Близкое расположение этих двух пунктов и также «парой», как расположены одноименные города в Южной Руси (Василев на левом берегу Стугны, а Красн — на правом), наводит на мысль, что смоленские два города возникли не стихийно, были выстроены почти одновременно и по каким-то причинам получили наименования двух близко расположенных в Южной Руси городов. Как это могло быть? Замечено, что наименования некоторых городов Ростово-Суздальской земли повторяют названия городов Переяславской земли и земли далекого Галича и что связано это с Юрием Долгоруким, опиравшимся на поддержку войск Переяславского княжества, где обычно сидел один из его сыновей, и на тесный политический союз с галицкими князьями80). Так возникли наименования суздальских городов: Переяславля-Залесского, Галича, Звенигорода, Перемышля, Ярополча и Микулина. Подобное явление мы видим и в Смоленской земле, но наименования заимствуются здесь и в других местах. Если более ранний Заруб повторяет Заруб на устье Трубежа, то города середины XII в. повторяют наименования городов на Стугне и только Дорогобуж — Дорогобуж на Волыни. Какие же события середины XII в. в Южной Руси произвели столь сильное впечатление? Несомненно блестящий поход Изяслава и Ростислава Смоленского (и их дяди Вячеслава) на Юрия Долгорукого 1151 г.,. кончившийся позорным бегством Долгорукого и его сыновей на р. Руть.81) Краcн, правда, не назван в летописях, [129] но он был рядом с Василевым, и с ним наверняка были связаны также какие-то действия победителей (и может быть, именно смоленского князя). Дорогобуж волынский был связан с той же борьбой Ростиславичей с Юрием Долгоруким, причем дорогобужцы были всегда на их стороне82). Когда в очередной раз Дорогобуж был отнят у Изяслава Долгоруким, тот вызвал из Смоленска помощь, в борьбе участвовали Роман Ростиславич и Ростислав. Оба они на Волынь не ходили, но помогали Изяславу в черниговско-киевских землях. Возвратившись из Южной Руси с победой над грозным Долгоруким, Ростислав, видимо, и решил назвать новые крепости в память этой борьбы: в «окняженных» теперь Мирятичах и далее на восток от Смоленска.

По Уставу 1136 г., «уезды княжи» (рис. 4) были вблизи оз. Немыкарский и с. Свирковые Луки. Это были, видимо, княжеские угодья, которыми кончался княжеский домен в то время (самые удаленные части центрального домена). Судя по курганам, через небольшой безлюдный (лесной?) промежуток начинались новые скопления поселений, тогда еще князем не освоенные. Они действительно были многолюдны (на р. Каменка, притоке Днепра, в XIX—XX вв. было свыше 100 курганов — д. Харлапово, и много было у соседних деревень)83). Население, мы говорили, притягивал здесь волок на Угру. Другое скопление жителей X— XII вв. было и севернее на р. Вязьме. Смоленский Дорогобуж упоминается впервые в грамоте «О погородье» (1211—1218 гг.), когда он был уже развитым и платил крупную сумму епископии, но возник он в середине XII в.84) По И. М. Хозерову, в Дорогобуже имеются остатки домонгольской церкви из плинф85). Все это позволяет заключить, что наступление княжеского домена на скопления свободных общинников в местах, где позднее построили Дорогобуж, началось вскоре после создания епископии (1136 г.), но до 1151 г. (постройка Дорогобужа). Владения Ростислава, очевидно, распространялись на всю волость вокруг, и прежде всего на волок Днепр — Угра. Не исключено, что некоторые современные топонимы отражают это явление86). К 1211 г., став «самостоятельным» княжеским центром, Дорогобуж c его каменным храмом из плинф оказался, видимо, и крупнейшим среди периферийных смоленских городов религиозным центром. [130] Расширение княжеского домена предположительно может быть намечено и далее. Краен и Василев, мы знаем, в 1165 г. были отданы Ростиславом Роману, Вячеславлю внуку. Немного западнее Красна (Зверовичи) мы видели действительно топоним Романово (ныне Ленино) с городищем средневекового времени87). Еще западнее в верховьях р. Прони, указывал В. Н. Татищев со слов «знатного дворянина», «запустелое городище и неколико здания каменного видно, имени же никто не знает»88). Не остатки ли это церкви домонгольского времени в домениальных владениях смоленских князей? Все остатки древних храмов домонгольского времени в Смоленской земле вне Смоленска находятся на домениальных землях смоленских князей (Мстиславль, Ростиславль, Дорогобуж, возможно Вязьма). Не приходится сомневаться, что рост домена в центральной части Смоленской земли шел в направлении юго-запада.

Домен Ростислава продолжал развиваться и при его потомках. Если все церкви из плинфы вне Смоленска действительно отражают домениальные княжеские города, то и Вязьма, где также найдены плинфы89) и вещи «курганных типов»90), и есть остатки средневекового городища91), в конце XII в., или скорее в первой половине XIII в. вошла в княжеский домен. Вязьмы нет в грамоте «О погородьи», видимо, центром, контролирующим все течение Вязьмы, она стала между 1218 г. и серединой XIII в. (когда постройки из плинф прекратились). В 1239 г. Вязьма была якобы у Андрея Владимировича Долгорукого92). Раскопки, вероятно, прольют свет на время возникновения этого города.

Итак, смоленский княжеский домен состоял из двух частей — той, которую князь получил при создании смоленского княжения (1054 г.), и той, которую он захватил в соседних землях. Домен неуклонно разрастался за счет «окняжения» свободных общинников — мирятичей, и западнее их территории (Басея?), жителей вокруг волока Днепр — Угра, на р. Вязьме. Рост княжеской семьи приводил к дележу домениальных владений и передаче части из них другим княжеским родственникам. Так, в 1180 г. Мстислав Романович получил Мстиславль и т. д.93)

Княж двор. Центром княжеского домена был, как обычно, «княж двор» — термин, под которым понимали и двор самого князя и его хозяйство94). На княж двор сходились все нити княжеского хозяйства и управления как доменом, так и всей землей. Здесь концентрировались главные чиновники князя, охраняемые, судя по Правде Ярославичей, двойной вирой. Подобно тому как у Юрия Долгорукого был Красный двор в городе Киеве и «другой за Днепром», у смоленского князя был двор в самом Смоленске [131] (позднее перенесенный на Смядынь) и двор за Днепром у ц. Петра и Павла. В каждом дворе была своя церковь, которая сообщалась обычно с дворцом (ц. Петра и Павла соединялась хорами со вторым этажом дворца). На княжих дворах (Красном и остальных), судя по описанию дворов Святослава Ольговича в Путивле и Игоря в сельце95), был хлев, амбар (бретьяница), имелся «товар», который «не мочно двигнути» (в сельце это слитки меди, железа и т. д.). В погребах — съестные припасы и вина. В путивльском дворе было 700 человек челяди, в смоленском, вероятно, и больше. В сельце еще упомянуто хранение на дворе 900 стогов сена. В смоленский княж двор поступали «все дани смоленские» в «истых кунах», «продажи», «виры», «полюдье» и все натуральные доходы: рыба, измеряемая санями, воск, хранящийся в «головах» и т. д.96) В 1136 г. двор был еще на детинце, а после передачи его епископии (1150 г.) он переехал на Смядынь, либо (и, возможно, это вернее, ибо только там был найден домонгольский слой) к ц. Петра и Павла за Днепр. Переданный по Уставу «тетеревник» в действительности — княжеский егерь и отношения к заднепровской церкви не имел97). Вопрос о княжеском дворе в Смоленске может быть решен только археологически.
Усадьбы прочих феодалов

В Смоленской земле обнаружены не только поселения соседских общин — миров, вервей с их погостами и святилищами, но и укрепленные замки феодалов. Особенно много их, мы указывали, на запад и юго-запад от Смоленска, где земли были более плодородными. По раскопкам городища Ковшары выяснилось, что население этой усадьбы было занято различными производствами — кузнечным, гончарным, бондарным, косторезным, ювелирным, литейным, обработкой дерева, кожи и, вероятно, кости98). Ремесло там стояло выше деревенского и отличалось от городского99).

На городище в устье р. Россажи было выявлено 19 остатков древних деревень (древнейшие, как полагает В. В. Седов, X—XI вв.), вблизи были (ныне распаханные) курганные могильники. В начале XII в. у самого большого селища в устье Россажи, на правом берегу Сож возник феодальный замок — Ковшаровское городище, владелец которого, очевидно, подчинил себе ближайшее сельское население. Верховья Россажи, где остатков феодальной усадьбы нет, но есть остатки, как считает В. В. Седов, святилища, ковшарскому феодалу уже не принадлежали и, по мысли названного исследователя, были заняты свободными общинниками 100). [132] Такое сочетание офеодализированных и свободных деревень (если предположение В. В. Седова верно) крайне интересно и важно для наших дальнейших заключений.

Сходная картина — в бассейне р. Наготи. Здесь есть феодальное поселение Воищина, известная из летописи, а также сохранились остатки не менее восьми деревень домонгольского времени, самое раннее из которых относится к IX—X вв. В стороне был (ныне распаханный) курганный могильник, который к тому же (как считает автор исследования) был «при святилище наготьской общины, удаленной от поселений языческой поры»101). Появление в этих местах крепости феодала и здесь подчинило общинников, а под давлением христианизации святилище перестало функционировать.

Несколько иначе было в наиболее близком к Смоленску бассейне р. Десна. Крупных болотистых местностей (в отличие от предыдущих местностей на Наготи и выше) здесь не было, и не удивительно, что с. Дросненское принадлежало, как мы видели, князю. В этих местах археологически выявлен центр местной общины IX—XI вв. — Богородицкое селище, названное по располагавшемуся здесь некогда монастырю Богородицы. В нем, в «пяти поприщах» от Смоленска, спасался в конце XII в. Авраамий Смоленский, и место это, так сказано в его житии, «Селища нарицают»102). Монастырь, возникший, видимо, в XII в., именовался «Богородицким на Селище», и В. В. Седов предполагает, что он был первым «феодалом» окрестных земель, который уже в XII в. выполнял административно-судебные функции и собирал поборы с общинников103).

Исследования названного ученого позволили наметить следующие археологические признаки, характерные для городищ — феодальных замков, которыми они отличаются от сельских поселений: 1) наличие укреплений; 2) находки предметов вооружения (в частности, оружия, характерного, как он считает, для феодалов, и предметов вооружения всадников); 3) находки стеклянных браслетов (сельское население их не носило); 4) следы имущественного неравенства (различие жилищ, наличие богатых вещей и т. д.)104).

Городища Воищина и Бородинское. В качестве примера феодальных усадеб служат раскопанные В. В. Седовым городища Воищина и Бородинское. Воищина, упоминаемая летописью под 1258 г., находится на останце среди болот р. Наготь. Почти треугольная площадка (30/45 м) была окружена валом с деревянными стенами и имела шестиугольный донжон. На площадке находилось 9 бревенчатых построек без полов (пол был настлан лишь в одной). Жилища отапливались глинобитными печами. Судя по находкам, основным занятием жителей было земледелие и скотоводство (где на первом месте был рогатый скот). Охота имела меньшее [133] значение. Ремесло не было особенно развито, местным было только производство стеклянных браслетов105). Жители Воищины пользовались оружием — луком, стрелами, копьями, кинжалами. Из орудий труда найдены топоры, долота, токарный резец. Во всех домах обнаружены шиферные пряслица. Украшений мало: стеклянные браслеты, три бусины, три перстня, две булавки (одна с красной эмалью), из предметов культа — два крестика. Много и бытовых предметов — замки, ключи, гребни и т. д. Не занимавшаяся ремеслом Воищина, заключает В. В. Седов (исключение — стеклянные браслеты), вывозила в Смоленск меха и продукты сельского хозяйства из подвластных феодалу деревень. В обмен ввозилось все необходимое в хозяйстве феодала.

Нарисованная картина повторяется и на Бородинском городище, но есть и отличия: много сельскохозяйственных орудий (серпов, кос, жерновов). Для потребностей феодала были развиты, как думает В. В. Седов, некоторые виды ремесла. Однако топоры, тесла, скобель, долото, перовидное сверло — вряд ли говорят об этом — это предметы хозяйственного быта городища, которые не непременно свидетельствуют о ремесле. На Бородинском городище занимались домашним ювелирным делом (ювелирная наковальня), волочением проволоки (волочило). Оружия здесь больше, чем на Воищине, и найдена великолепная бронзовая булава, упомянем кольчугу, стремена, удила и т. д. Украшений также больше и многие из них вятические — билоновые семилопастные кольца, например хрустальные шарообразные бусы, двурешетчатые двузигзаговые перстни. Эти вещи вятического ареала в Смоленщине редки, но есть: с. Княжее Краснинского у. (раскопки В. И. Сизова: 7 хрустальных бусин с кривичскими височными кольцами и одним ромбощитковым — новгородских словен, ГИМ), под Дорогобужем (такая же бусина, раскопки А. А. Спицына и Эйбоженко, ГИМ), решетчатые перстни, Климово (раскопки В. И. Сизова — двузигзаговый перстень). Таким образом, мысль В. В. Седова о возможной колонизации волости вятичами106) вероятна, но наверняка это утверждать нельзя. Здесь есть характерная прибалтийская пряжка107), перстни с изображением грифона и др. Самая ранняя вещь на памятнике — серебряная лунница скано-зерненая, известная, как указывает автор раскопок, из кладов X—XI вв. [134]
За ВДВ...
Аватара пользователя
admin
Администратор
 
Зарегистрирован: 19 сен 2013, 19:36

Промыслы древнерусской деревни. II. Рыболовство

Сообщение admin » 19 апр 2014, 15:00

Мальм В.А. Промыслы древнерусской деревни. II. Рыболовство

В европейской части нашей страны, особенно на северо-западе, имеется много больших и малых рек и озер. В Х-ХIII вв. эти водоемы, благодаря большим лесным массивам, были многоводны и изобиловали рыбой. Естественно, что рыболовство было особенно развито на поселениях, лежащих вблизи больших рек с их притоками и озер.
Письменные источники ХII-ХV вв. выявляют районы наиболее развитого рыболовства: окрестности Торопца, Жижца с его озерами, долины рек Волхова, Ловати, Волги, Клязьмы, Нерли, озера Ильменя, Плещеева, Белоозера и другие. На карте «Поселения и курганные могильники северо-западной и северо-восточной Руси Х - первой половины ХIII вв.» хорошо видно, что вблизи этих водоемов были расположены многочисленные курганы и селища.
Почти всюду на поселениях как сельского, так и городского типа, а иногда и в курганных могильниках встречаются те или иные орудия рыболовства, а также костные остатки и чешуя рыб. К сожалению, еще не весь этот материал детально изучен. Но даже и неполный анализ костного материала все же дает известное представление о разнообразных рыбах, обитавших в реках северо-восточной и северо-западной Руси. Так, выявлены следующие виды рыб: щука, сазан, судак, сом, жерех, окунь, красноперка, вырезуб, плотва, карась, линь, синец, карп, чабак, стерлядь, севрюга, осетр и др. Изучение костей рыб представляет тем больший интерес, что в письменных источниках того времени их названия почти не встречаются. В грамоте Смоленского князя Ростислава Мстиславича 1150 г. упоминается осетр, взымавшийся в качестве дани с гор. Лучина[1], а в хождении Даниила карп или короп - «и есть же рыба един вельми и чюдна образом яко короп»[2]. В Никоновской летописи под 1216 г. говорится о карасе: «обычно бо есть свиниям во дебрям ходити и корасом в грязи валятися»[3] . Источники ХV-ХVI вв. дополняют эти данные. В них встречаются названия рыб: сиги, ерши, снетки, семга, лосось, тинда, лохи, выхолки, репукса, курва, моль, сельдь, треска, палтус, язь, хохли, лодуга,
116
лодужина, тарабора, кильчевщина, сабельщина, сопа, сырти и другие. Некоторые из упомянутых рыб в настоящее время неизвестны, может быть, они имеют теперь другие названия. Одно лишь можно утверждать, что ихтиофауна была разнообразна и не отличалась от современной.
Мясо рыбы, богатое белками, являлось важным продуктом питания наших предков. Известно, что еще в конце ХIХ в. количество рыбы, потребляемой населением европейской части России, составляло по весу почти половину потребляемого мяса крупного рогатого скота, а по содержанию белков - 43 процента от общего количества белков мясной пищи[4].
Лов рыбы мог производиться круглый год. Существовали различные орудия и способы рыбной ловли. При раскопках населенных пунктов и могильников встречаются крючки, блесны, остроги, грузила, поплавки и другие орудия. Самым распространенным способом индивидуальной рыбной ловли был крючковый, поэтому самой частой находкой из числа этих орудий и являются крючки. По материалу они разделяются на две группы: крючки железные и крючки из металлического сплава. Первых больше, чем вторых. Типологическое описание крючков дано В.И. Масловым в его монографии о рыболовстве ХI-ХIII вв. на Руси[5]. Эта работа основана на памятниках Приднепровья, преимущественно Княжей горы. Привлеченный нами материал поселений северо-восточной Руси позволяет говорить об однотипности крючков на всей территории древней Руси.
Первый тип - простые железные крючки, сделанные из четырехгранного стержня, один конец которого заострен без зубца и загнут, другой - отогнут под прямым углом на 0,5-1,5 см (Рис. 4-1).
Второй тип - крючки с лопаточкой и зубцом (Рис. 4-5); у такого крючка противоположный зубцу конец расплющен в виде лопаточки. Они сделаны из круглого ила прямоугольного стержня, сильно утончающегося в изогнутой части крючка. Стержень круглый или прямоугольный.
Третий тип - железные крючки без зубца, с петелькой вместо лопаточки на противоположном конце (Рис. 4-2).
Четвертый тип - железные крючки с зубцом и петелькой (Рис. 4-3,4).
Пятый тип - крючки якорного типа, двухконечные и трехконечные. Они выковывались из одного прута, расщепленного в нижней части на два или три стержня, каждый из которых загнут крючком. Некоторые экземпляры этого типа делались без зубцов, другие с зубцами. Противоположный конец основного стержня загнут или под прямым углом, или петелькой.
117
Крючки из металлического сплава по форме не отличаются от железных. Некоторые крючки (Рис. 4-4) имели большие размеры, так как крупные экземпляры щук и сомов нередко достигали 2-2,5 метров в длину.
Ловля рыбы на крючки производилась разными способами. О пользовании удочкой говорится в житии Кирилла Белозерского (умер в 1427 г.) в рассказе о рыбной ловле его ученика Германа: «и которую рыбу повелеваше блаженный ловити, и тую ловяше, ничем же иным токмо удицей и от сея довольно бяше всем братиям к утешению, тогда бо неводом не ловяху»[6]. Более раннее упоминание уды относится к ХI в. Известно, что князь Ярослав, не ожидая нападения короля Болеслава, беспечно удил рыбу в Днепре, когда гонец принес ему весть об опасности[7].
Судя по этнографическим данным, крючки могли использоваться для ловли рыбы и с помощью перемета. Веревку значительной длины с подвешанными к ней на некотором расстоянии друг от друга крючками протягивали поперек реки или пруда, применяя различные приемы ее укрепления. Плывущая рыба зацеплялась за подвешенные крючки, и при таком способе много рыбы бесполезно погибало.
Крючками ловили рыбу и с помощью поводка. Эта снасть, предназначенная для зимнего лова крупной рыбы и бытующая до наших дней, состоит из прочной нити - «поводка», к которому привязаны концы нитей с крючками, а на крючки насаживают живую приманку - мелких рыбок. Привязав конец поводка к шесту, его спускают в прорубь[8].
Существовали и другие способы ловли рыбы крючком. Среди материалов Х-ХIII вв. имеются находки «блесны», разновидности рыболовного крючка, предназначенной для ловли хищной рыбы. Блесна представляет собой пластинку из свинца или металлического сплава, похожую по форме на рыбу. Посредине пластинки впаян железный стержень, конец которого загнут и заострен, а часто снабжен еще и зубцом. В верхней части пластинки делается петля или отверстие для привязывания лесы (Рис. 4-7). При раскопках блесны встречаются значительно реже крючков, В настоящее время они используются преимущественно для спортивной рыбной ловли.
К категории колющих рыболовных орудий относятся остроги. Они найдены в Новгороде, Пскове, Старой Ладоге, Белоозере, Киеве, Вышгороде, Чернигове и других городах, а также на селищах и в курганах, например, в раскопках А.С. Уварова в одном из курганов близ с. Васильки Владимирской области[9], в кургане № 1 у села Гремячьего Калужской
118
Изображение

Рис. 4. Рыболовные крючки и блесны
1 - Крючок без зубца с загнутым концом (местонахождение неизвестно); 2 - Крючок без зубца с петелькою из кургана близ д. Давыдково Владимирской обл.; 3 - Крючок с зубцом и петелькою из Старой Рязани;
4 - То же из Новгорода; 5 - Крючок с зубцом и лопаточкой с Княжой горы Киевской обл.; 6 - Крючок
с зубцом, противоположный конец отломан из селища близ Богоявленского ручья Угличского района Ярославской обл.); 7 - Блесна свинцовая с железным зубцом Гродненской обл.; 8 - Блесна из металлического сплава Калужской обл.; 9 - Крючок типа кошки из селища близ Богоявленского ручья, Угличского района Ярославской обл. (Государственный Исторический музей)
119
области, исследованном Н.И. Булычевым[10] в петербургских курганах, исследованных Л.К. Ивановским[11] и в других местах.
Остроги были однозубые, двузубые и трехзубые. С большим количеством зубьев в домонгольское время, очевидно, острог не употребляли. По способу скрепления с рукоятью можно выделить две группы: черешковые и втульчатые остроги.
Самым простым типом является одноконечная и однозубая острога, в виде прямого стержня, один конец которой заострен и снабжен зубцом, а другой забивается в древко (Рис. 5-3, 4, 6). Стержень выковывался прямоугольным или круглым, у некоторых острог конец его загнут под прямым углом (Рис. 5-5). Такая острога не вбивалась в древко, а накладывалась в специально сделанный выем, где и закреплялась обмоткой из просмоленной веревки или узкого ремешка. Были однозубые остроги и с коленчатым корпусом (Рис. 5-5). Форма и величина зубца у острог были различны. Наибольшую длину от вершины остроги до начала острия зубца имеют однозубые остроги из петербургских курганов. Разновидностью этого типа является острога с двумя боковыми зубцами.
Двузубые остроги выковывались из одного стержня, который затем раздваивался на два так, что один был продолжением основного стержня, а другой шел с изгибом параллельно первому (Рис. 5-1). Крючки на концах стержней иногда делались в одну и ту же сторону, а иногда в разные. Противоположный конец остроги у некоторых экземпляров бывает загнут крючком. Двузубая острога, так называемая сандовь, в настоящее время употребляется на Каспии для ловли сомов. На конце рукояти сандови имеется кольцо с бечевой, конец которой наматывается на руку или прикрепляется к лодке, чтобы не дать уйти пойманной рыбе. Среди русских древностей остроги с кольцами не встречались, но они известны в мордовских памятниках. В Лядинском могильнике Х-ХI вв. найдены остроги с кольцами не только двузубые, но и однозубые[12]. Таким образом, остроги типа сандови насчитывают более чем тысячелетнюю давность.
Трехзубые остроги (Рис. 5-2) также выковывались из одного стержня, который затем расщеплялся на три: один прямой и два боковых изогнутых. Противоположный конец основного стержня загибался крючком. Все зубцы такой остроги большей частью направлены в одну сторону или два в одну, а третий в противоположную. Величина острог была различна. Многие из них достигали 26-30 см длины. Остроги использовались преимущественно для битья крупной рыбы - осетров, щук, сомов, окуней и др. Чтобы поразить рыбу, от рыболова, вооруженного острогой, требовалось большое уменье и ловкость удара. На основании этнографических данных можно заключить, что острота применялась в различные времена года. Весной, когда рыба массами шла к зарослям метать икру, ее били у берегов, выбирая наиболее крупную. Летом ловили преимущественно
120
Изображение
Рис. 5. Остроги
1,2 - Двузубая и трехзубая острога из Новгорода; 3 - Однозубая острога из кургана близ д. Веськово Владимирской области; 4,6 - Однозубые остроги из курганов близ с. Княжево Ленинградской обл.;
5 - Однозубая острога из Калужской области. (Государственный Исторический музей)
121
ночами, в тихую ясную погоду, освещая воду, чтобы лучше было видеть спящую рыбу. Ловля рыбы при искусственном освещении носит название «лучения». О существовании этого приема на Руси известно из письменных источников. В жалованной грамоте Новгорода Палеостровскому монастырю (1415-1425 гг.) говорится, что вокруг Пальего и Грецкого островов, пожалованных монастырю, «Тонь не ловити, селянам с лучом не ездити»[13]. Били рыбу и осенью, по первому льду, и зимою при больших морозах, когда она от недостатка кислорода скапливалась в полыньях при ключах и в наиболее глубоких местах. Здесь специальным орудием пешней - пробивали проруби, в них устремлялась рыба и ее били острогами.

Изображение
Рис. 6. Рыболовные грузила
Каменные: 1 - Белоозеро, 6 - Новгород., Глиняные: 2, 3, 4 - Белоозеро, 7 - селище близ д. Нестерово Ярославской обл., Комбинированные: 5 - Белоозеро. Свинцовые: 8, 9 - с. Вищенки Черниговской обл. (Государственный Исторический музей)
122
Пешня представляет собой деревянный шест с железным втульчатым четырехгранным наконечником с заостренным рабочим концом. Пешней не только пробивали лед, но и били крупную рыбу. Они найдены в славянских и в мордовских памятниках, особенно много в Лядинском могильнике Х-ХI вв. (близ г. Тамбова).
Изображение

Рис. 7. Поплавки и иглы для вязавия сетей
1 - поплавок из сосновой коры - Новгород; 2- то же - Белоозеро; 3 - поплавок берестяной - Белоозеро;
4 - то же - Новгород; 5, 6 - иглы костяные для вязания сетей - Новгород.
(Государственный Исторический музей)

В большом употреблении в древней Руси были различного рода сетяные снасти, о чем свидетельствуют многочисленные находки грузил в культурных слоях поселений сельского и городского типа Х-ХIII вв. Грузила были глиняные, каменные, свинцовые и комбинированные (Рис. 6).
Глиняные грузила, обычно имевшие отверстие, делались в виде шара, плоского круга, яйцевидной формы, цилиндрической, в форме усеченного конуса или в виде двух усеченных конусов, соединенных вместе основа-
123
ниями. Иногда в качестве грузил использовались черепки посуды со специально просверленным отверстием для подвешивания.
Каменные грузила самой разнообразной формы и величины употреблялись для Неводов и сетей соответственного размера. Материалом для каменных грузил чаще всего служил белый известняк и другие мягкие породы камня, легко поддающиеся сверлению.
Реже применялись свинцовые грузила в виде небольших трубочек-цилиндриков или в виде усеченного конуса. Комбинированные грузила делались из бересты, камня и прутьев. Они состояли из кольца, согнутого из одного или нескольких прутьев; в середине кольца укреплялся камень, оплетенный берестой, и берестой же прикрепленный к кольцу, чаще всего в четырех местах. Подобные грузила были найдены в Новгороде и Белоозере, где в культурном слое хорошо сохраняются органические остатки.
Поплавки для сетей делали из легкой сосновой коры и из бересты. Первые делались в виде круга, диаметром 4-5 см, толщиной в 1 ,5-2 см, (Рис. 7-1, 2), или продолговатые, более широкие с одного конца и постепенно суживающиеся к другому. Отверстие в них расположено ближе к широкому концу; длина поплавков 6-7,5 см, толщина 0,3-0,6 см. Круглые поплавки были найдены в раскопках Белоозера, продолговатые - в раскопках Новгорода. Берестяные поплавки в виде треугольника или круга (Рис. 7-3, 4) в несколько слоев сложенной бересты прошивались по краям, а иногда и в средней части узким ремешком. На некоторых берестяных поплавках из новгородских раскопок процарапаны различные геометрические фигуры или буквы (Рис. 7-4). Вероятно, это знаки собственности, знаки владельца невода или сети, к которым привешивались поплавки. Комбинированные поплавки делались в виде круга из прутьев с перекрестием из бересты, употреблялись и деревянные поплавки.
Грузила и поплавки могли прикрепляться к сетям веревками из пеньки, льна или лыка. Грузила, особенно каменные - тяжелые, требовали более прочного крепления. Они привязывались ремешками, остатки которых сохранились в отверстиях многих грузил, найденных в Новгороде (Рис. 6-6).
Сети вязали специальными костяными и деревянными иглами. Такие иглы найдены в нижних слоях Старой Ладоги, датируемых VII-VIII вв., и в раскопках древнего Новгорода (Рис. 7-5, 6). Величина сетей зависела от того, на какую рыбу они были рассчитаны.
Какие же сетяные снасти были известны в древней Руси? В источниках ХI-ХII вв. упоминаются: невод[14], бредник[15], мережа[16],
124
в источниках ХIV-ХVI вв. сети, дели, сежи[17] и поплавной невод[18]. Некоторые из этих названий означали одну и ту же рыболовную снасть.
Сетяные снасти подразделяются на «объячеивающие» и отцеживающие. В объячеиваюших рыба запутывается при соприкосновении с сетью. К ним относятся сети, сежи, бредники, а к «отцеживающим», т. е. отделяющим рыбу от воды, принадлежат неводы, дели. Кроме того, имеются сетяные снасти - ловушки, из которых рыба не находит выхода. К такому виду снасти относятся разного вида мережи.
Особую группу рыболовных снастей составляют ловушки различного устройства из дерева, лозняка и т. п. Снасти из дерева, так же, как сетяные, не сохранились до наших дней, потому что их материал быстро поддается гниению. В большом употреблении были верши, морды - род корзин, сплетенных из лозняка с воронкообразным отверстием, в которое заплывала рыба, различные кошели и т. п.
Применялись также разные ловушки запорной системы. Запорные ловушки или котцы относятся к древнейшим средствам рыбной ловли, применявшимся еще в эпоху неолита[19]. Простейшее устройство запорной ловушки - это длинная, в виде клина, загородка, перегораживающая реку и обращенная вершиной вверх по течению. Заходя в этот клин, рыба застаивалась в нем и вылавливалась рыбаками с помощью каких-либо приспособлений, например саком.
Наиболее распространенным видом лова рыбы системой запора был в древней Руси так называемый ез (закол или кол), часто упоминаемый в источниках. Ез представлял собой заграждение реки переплетенным ивняком частоколом, в котором имелось отверстие для верши или кошеля, куда заходила рыба. Рыбу в езу ловили большей частью ночью. Сооружение его требовало значительных затрат и коллективного труда, так что владеть езом рыболовы могли только сообща. В большинстве случаев владельцами езов были князья, монастыри и другие феодалы.
К вспомогательным орудиям рыбного лова относятся известные по раскопкам Княжой горы специальные приспособления для вытаскивания запутавшихся мереж и сетей, зацепившихся за коряги вершей и т. п. Это двухконечный или трехконечный крючок с перевитым стержнем, заканчивающимся петлей (см. Рис. 4-9). Находки подобных орудий редки, тем более интересно, что такое орудие было обнаружено в 1955 г. при раскопках селища на правом берегу Волги близ Богоявленского ручья Угличского района Ярославской области[20].
125
Таким образом, приведенный нами археологический материал и письменные источники свидетельствуют о том, что население древней Руси было знакомо с разнообразными рыболовными орудиями и различными приемами рыбной ловли и что этот промысел был повсеместно распространен. Первоначально земля вместе с пашнями, лугами, лесами и водами находилась в собственности свободных крестьян-общинников, но постепенно эта собственность переходит в руки феодалов. В источниках ХI-ХII вв. имеется ряд указаний на насильственный захват общинных земель феодалами. Вместе с общинными землями в собственность феодалов переходят и места наилучших рыбных ловель, «ловищь» или «ловитв»[21] по древнерусской терминологии. В повести временных лет мы находим упоминание от Х в. о ловищах княгини Ольги: «...и ловища ее суть по всеи земли...»[22]. С течением времени ловища все больше сосредоточиваются в руках представителей господствующего класса, что осуществлялось путем захвата, купли и пожалований (последнее преимущественно монастырям). Письменные источники ХII в. и более поздние пестрят указаниями относительно княжеских и монастырских ловищ. Так, новгородский князь Всеволод Мстиславич (1125-1127 гг.) дал Юрьеву монастырю грамоту на Терпужский погост Ляховичи вместе с землею, людьми, лесами, бортями, «и ловища на Ловати, а по Ловати на низ по конец Водоса за рекою за Любытиною...»[23]. Из вкладной грамоты Варлаама около 1192 г. узнаем, что он передал Хутынскому монастырю «ловища рыбная» вместе с пашнями, огородами, лугами, селами и челядью[24]. Антоний Римлянин в конце ХII в. «при велицеи реки Волхове рыбную ловитву купи на потребу монастырю и межами отмежив»[25]. Факты передачи монастырям князьями и частными лицами своих земельных владений с селами, деревнями и промыслами становятся частым явлением и в последующий период ХIII-ХV вв. Именно о массовости передачи сообщает Новгородская IV летопись под 1352 г. «овии бо от богатства села девають церквам святым монастырем, друзии в озере ловища и исады»[26].
Рыбные ловища феодалов обслуживались населением окрестных деревень и сел. Одной из наиболее тяжелых и распространенных повинностей было «ез бити вишнеи и зимнеи»[27], то есть сооружать ез в реке или озере.Эта работа требовала большого количества рук и на продолжительное время. Так, по данным Белозерской писцовой (езовой) книги 1585 г. мы узнаем, что при сооружении царского Цилинского еза на реке Шеконе
126
трудились свыше 15 человек с мастером в продолжение месяца: «А ез бьют в весне на полой воде, как лед пройдет недели 4 и больше 15 человек и с мастером»[28]. В келарской книге Кирилло-Белозерского монастыря сделана запись «...на Звоском езу делати Каргобоцким плотникам шти человеком, звоским крестьянам 4 человеком»[29]. Для постройки большого еза нужно было много разнообразного лесного материала, на заготовку которого требовалось немало времени и труда многих крестьян. Из той же Белозерской писцовой книги известно, сколько материала пошло на Цилинский ез: «А в том езу двадцать восмь козлов: а выходит в тот ез лесу большего на козлы восемьдесять дерев семи сажен, да на переклады к навалу сто двадцать дерев двунадцати сажен, да на грузила и на суковатики среднего лесу девяносто дерев семи сажен, а в клетки выходит семдесят бревен дву сажен, а мелкого лесу на засовы тысяча четыреста пятьдесят жердей, а в паром выходит большего лесу пять колов четырнадцати сажен да два бревна семи сажен да шестнадцать тесин семи сажен, да стырь, да палица, да в воротех кладут на лето по три сежи... а лес добывают на езовое дело сами всею волостью в своих лесех»[30]. Приведенные данные относятся к ХVI в., возможно, что в более ранний интересующий нас период, езы были проще и не столь фундаментальные, но все же требовали совместного труда многих рук. Кроме сооружения езов, в отработочные повинности населения входило изготовление сетей, неводов и других рыболовных снастей. По уставной грамоте митрополита Киприана, где имеется ссылка на издавна заведенные монастырем порядки, монастырские крестьяне должны были плести из льна сети, «а лен даст игумен в села и они прядут сети и дели неводные наряжают». В Уставной грамоте смоленского князя Ростислава 1150 г., в числе повинностей натурой, поступавшей с г. Торопца, упоминается невод и бредник. Участие в рыбной ловле на рыболовных угодьях феодалов, как уже говорилось, также входило в обязанности зависимого населения. Ловили при помощи езов, сетей, неводов и другими способами.
На крестьян не только ложились различного рода отработочные повинности, но и повинность натурой, в том числе рыбой. Еще в ХV в. взимался оброк рыбою с отдельных местностей Новгородской земли. Так, с деревни на устье реки Охты владельцу шел доход деньгами и натурой, в том числе «двадцать сигов»[31]. Кроме того, жители селений, расположенных вблизи ловищ, обязаны были по требованию княжеских слуг выделять людей, для участия в рыбной ловле, давать неводы и другие рыболовные снасти, предоставлять постой и корма для княжеских рыболовов. О последних повинностях рассказывается в жалованной грамоте вел. князя Ивана Васильевича Спасо-Евфимиеву монастырю (после 1462 г.): «коли мой подлещик поедет на меня великого князя рыбы ловить, и он в монастырских озерах и в заводях на меня рыбы
127
не ловити, и невода у них и их людей монастырских на ловлю не емлют, так же в их пустыньке у Василия Святого не ставятся, ни кормов у них не емлют...»[32]. Хотя эта грамота и относится к ХV в, но повинности, перечисленные в ней, несомненно сложились значительно раньше. Так, из Договорной грамоты великого князя Андрея Александровича с Новгородом 1294-1304 гг., где имеется ссылка, что так было еще при отце и брате князя, известно, что трем княжеским ватагам, отправлявшимся на промыслы в море, погосты, расположенные в Двинской земле, обязаны были предоставлять корма и подводы[33].
Со своих рыбных ловель население давало в пользу князя часть добычи натурой. Из грамоты Смоленского князя Ростислава Мстиславича 1150 г. известно, что дань рыбою поступала из Торопца и Жижца в таком количестве, что десятую часть от получаемой рыбы князь отдавал епископу. Рыба из озер окрестностей Жижца и Торопца еще и в настоящее время славится своими исключительными вкусовыми качествами. Поэтому понятно, что именно из этих мест князья получали натуральные поборы рыбой. В состав «погородья», взимавшегося с волостного центра Торопца, входила рыба в количестве трех саней. Кроме Торопца повинность рыбой, составлявшей часть урока, взималась и с Лучина в количестве одного осетра - рыбы, высоко ценившейся в древней Руси. Специальные княжеские слуги - осетренники, езовники, рыболовы - ведали княжескими рыбными ловлями и сбором податей с рыбных ловищ частных лиц, а иногда и монастырей. Князья в договорах с Новгородом выговаривали право посылать своего осетренника в г. Ладогу. Нередко в пользу князя поступала десятая часть выловленной рыбы или ночь с еза, иными словами улов в езу за одну ночь; взималась часть рыбы с невода и т. п.
Рыбные ловища давали большие уловы. Особенно много рыбы вылавливалось при помощи езов-заколов. Из жалованной грамоты 1485 г. белозерскюго князя Михаила Андреевича мы узнаем, что князь жаловал монастырю на праздник Успенья 4 осетра, 120 стерлядей, 200 судаков а 200 лещей[34]. Этот дар был затем заменен одной ночью через год в Островском езу. Очевидно за одну ночь в езу можно было выловить примерно в два раза больше перечисленной рыбы, так как полученный монастырем новый дар едва ли был меньше первого, а ночью в езу монастырь мог пользоваться только через год.
Каким образом могли сохраняться такие большие рыбные запасы? Рыба могла заготовляться впрок в соленом, сушеном, вяленом и замороженном видах. В источниках нет прямых указаний по данному вопросу. Но имеются сведения, что в древней Руси солить мясо умели. Татищев приводит рассказ о том, как оставленный Святославом в Переяславце воевода Волк остался в городе и, собираясь бежать, «велел перерезать
128
всех коней и солить мясо»[35]. Вероятно в это время умели солить и рыбу. Во всяком случае знали, как впрок засаливать икру. В вопросах Кирика сказано: «в чистую неделю достоит мед ести пресный, квас житный, а икра по все говенье бельцем»[36]. В более поздних источниках ХVI- ХVII вв. уже встречаются указания на наличие соленой рыбы. Так, в порядной крестьян Ивана и Семена Петровых с Кирилловым монастырем на рыбную ловлю (после 1547 г.) означено, что они обязаны поставлять монастырю «по три бочки рыбы живопросольные, бочка щучины живопросольные... »[37].
Что касается сушения и вяления рыбы, то несомненно, что с этими способами население Руси было знакомо. В своих записях Вильгельм де Рубрук пишет, что на третий день пребывания в селении на берегу р. Танаида им дали «сушеной рыбы, которой там находится великое множество»[38]. В погребениях Борщевского городища (верховья Дона) были обнаружены остатки сушеной и вяленой рыбы[39]. Сушение и вяление рыбы при помощи огня и солнца было известно еще на ранних стадиях развития человеческого общества. Применялось несомненно и замораживание рыбы.
Рыба ловилась не только для собственного потребления, но и на продажу. Когда князь Ярослав со своими воинами на пути к Риге в 1228 г. расположился в Новгороде и его окрестностях, то все вздорожало на торгу, в том числе и рыба: «и въдорожиша все на торгу, и хлеб, и мясо, и рыбы и оттоле ста дороговь»[40]. Продавали рыбу штуками, мерою - коробом, кадей, бочкой, на глаз и т.п. К сожалению, цены на рыбу ранее ХVI века неизвестны.
129

[1] ПИКГ, стр. 159.
[2] И.И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. 1, Спб., 1893, ст. 1291.
[3] ПСРЛ, т. Х, Спб. 1885, стр. 73.
[4] Э.А. Гримм. Охотничьи, пушные и рыбные промыслы. «Производительные силы России» Отдел V. Спб., 1896, стр. 1.
[5] «Рыбальська техника XI-XIII вв. на Приднепровi». Рукопись находится в архиве III археологического отдела ГИМ. Пользуемся случаем выразить глубокую благодарность В.И. Маслову, разрешившему нам использовать его неопубликованные материалы.
[6] П. Аристов. Промышленность древней Руси. Спб., 1866, стр. 24.
[7] Н.М. Карамзин. История Государства Российского, т. II, Спб., 1833, стр. 9.
[8] Н. Иваницкий. Сольвычегодский крестьянин, его обстановка, жизнь и деятельность. Живая старина, вып. 1, год восьмой, Спб., 1898 г., стр. 47.
[9] ГИМ, инв. № 55421.
[10] Н.И. Булычев. Журнал раскопок, 1898 г. по берегам Оки. М., 1899, стр. 17.
[11] ГИМ, инв. № 35322.
[12] ГИМ, инв. № 25280
[13] Грамоты Великого Новгорода и Пскова. № 90. М.-Л., 1949.
[14] ПСРЛ, т. II, Спб., 1908, стр.153. В 1065 г. «в то же времена быс детище вьвержено в Сетомле сего же детища выволокоша рыболове в неводе».
[15] ПИКГ, стр. 159. Уставные грамоты смоленской епископии Смоленского князя Ростислава Мстиславича и епископа Мануила 1150 г. «…а у Торопчи урока 40 гривен и 15 лисиц и 10 черных кун, невод, тре …ица, бредник…».
[16] Памятники старинной русской литературы под ред. Костомарова. Вып. 1, Спб., 1860, стр. 268. В повести об Антонии Римлянине говорится, что по совету Антония рыболовы «въвергоша мрежа в реку Волхов и извлекоша на брег множество много великих рыб… едва не протержеся мрежа…».
[17] ААЭ, т. 1, № 11, Спб., 1836. По уставной грамоте митрополита Киприана Константиновскому монастырю 1391 г. крестьяне должны были «а лен даст игумен в села и они прядут, сети и дели неводные наряжают». Там же, № 143 «а кто имеет рыбу ловити на моем озере на Переяславском и на Вексе неводом, или сетью. Или бредником».
[18] АЮ, т. I, № 71, XXXI, Спб, 1838. Новгородские купчие XIV-XV вв. «Се купил Иван игумен… пол села… и с поплавными неводами, рыба ловити…».
[19] В.В. Федоров. Рыболовные снаряды неолитической эпохи из долины р. Оки. СА. II. М.-Л., 1937.
[20] Раскопки ГИМ в 1955 г., инв. № 86201.
[21] Ловищами и ловитвами в древней Руси назывались не только места рыбной ловли но и охоты.
[22] ПСРЛ, т. 1, вып. 1, стр. 60.
[23] Грамоты Великого Новгорода и Пскова. № 80. М.-Л., 1949.
[24] Там же, № 104.
[25] Памятники старинной русской литературы под ред. Костомарова. Вып. 1, Спб., 1860, стр. 268.
[26] Исадами в Новгородской и Псковской землях назывались прибрежные поселки и рыболовные пристани. И.И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. I, Спб, 1893, ст. 1111.
[27] ААЭ, т. 1, № 11. Уставная грамота митрополита Киприана. Спб., 1836.
[28] АЮ, т. I, № 230, 1838 г.
[29] Временник, XXII. Смесь, стр. 19.
[30] АЮ, т. I, № 230.
[31] Временник Москов. общества и древностей российских. М., 1881, XI, стр. 133.
[32] АИ, т. I, № 76, Спб., 1841.
[33] ААЭ, т. I, № 1, Спб., 1836.
[34] ААЭ, т. I, № 114.
[35] П. Аристов. Промышленность древней Руси. Спб., 1866, стр. 78.
[36] Там же, стр. 79.
[37] АЮ, т. I, № 176.
[38] Путешествие в восточные страны Вильгельма де Рубрука. Перевод А.И. Малеина. Спб., 1911, стр. 87.
[39] МИА № 8, стр. 58.
[40] ПСРЛ, т. III, Спб., 1841, стр. 43.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ААЭ – Акты, собранные археографической экспедицией Академии наук, Спб., 1836.
АИ – Акты исторические.
АЮ – Акты юридические.
ГИМ – Государственный Исторический музей.
МИА – Материалы и исследования по археологии СССР.
ПИКГ – Памятники истории Киевского государства IX-XII вв. Сборник документов, подготовлен к печати Г.Е. Кочиным. М., 1936.
ПСРЛ – Полное собрание русских летописей.
СА – Советская археология.

ПУБЛИКАЦИЯ: Мальм В.А. Промыслы древнерусской деревни. II. Рыболовство // Очерки по истории русской деревни X - XIII вв. Труды Государственного Исторического музея, вып. 32. М., 1956. С. 116 -129.
За ВДВ...
Аватара пользователя
admin
Администратор
 
Зарегистрирован: 19 сен 2013, 19:36

Re: Село,селище,погост-сельские поселения на Руси.

Сообщение admin » 21 апр 2014, 21:10

читать полную версию книги Древняя Русь.Город.Замок.Село.
За ВДВ...
Аватара пользователя
admin
Администратор
 
Зарегистрирован: 19 сен 2013, 19:36


Вернуться в Кладоискательство и поиск по старине.

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 20

Наверх .