Форум по теме охота,рыбалка,спорт,кладоискательство,антиквариат,оружие,армия,политика,кино,наука,музыка,танцы,рукоделие,компьютеры,общение
http://uvlecheniehobby.ru-лучший сайт по хобби,охота,рыбалка,спорт,армия,оружие,антиквариат,кладопоиск,нумизматика,общение,встречи,политика,новости,купля-продажа,наука,образование,культура,компьютеры,электроника и многое другое.
Профессиональный ведический астролог Лесное Рейки тарошаман Твой профессиональный успех моаср Юнг слционика Болаяра Философия и психология жизни Алла Балановская спецгост




html clock code часы html на сайт

www.uvlecheniehobby.ru$5387$5387Сколько стоит ваш?

.

Пушнина и меховые изделия в средневековой Руси XIV–XVI веков

форум по самостоятельному изготовлению одежды и амуниции.

Модератор: Золотунчик

Пушнина и меховые изделия в средневековой Руси XIV–XVI веков

Сообщение admin » 26 фев 2017, 12:11

В нежных объятиях ласкового зверя:
пушнина и меховые изделия в средневековой Руси XIV–XVI веков

Уменьшенное фото


Ирина Михайлова — д-р ист. наук, профессор Санкт-Петер­бургского университета, специалист по истории Киевской и Московской Руси; постоянный автор журналов «Родина», «Вестник Санкт-Петербургского универ­ситета», «Клио». Автор книг «Служилые люди Северо-Восточной Руси в XIV — пер­вой половине XVI века» (2003), «Россия и степной мир Евразии» (2006), «И здесь сошлись все царства...» (2010), «Малые города Южной Руси в VIII — начале XIII века» (2010), «Алкогольная политика в царской России» (2011).



В России, стране длительных суровых зим с пронизывающими ветрами, вьюжными снегопадами и жгучими морозами, всегда одной из важнейших проблем выживания и здоровья человека была борьба с переохлаждением и сопутствующими ему болезнями. Австрийский посол Сигизмунд Герберштейн, посетивший Москву в 1526 году, вспо­минал: «Холод там бывает временами настолько силен, что. от страш­ного мороза» «расседается» почва, погибают плодовые деревья, а вода, пролитая во дворе или на улице, не достигнув земли, застывает на ветру. «В тот год, — писал потрясенный барон, — стужа была столь велика, что очень многих ездовых, которые у них называются гонцами, находили замерзшими в их возках. Случалось, что иные, которые вели в Москву из ближайших деревень скот, привязав его за веревку, от сильного мороза погибали вместе со скотом. Кроме того, тогда находили мертвыми на дорогах многих [бродяг (circulatores)], которые в тех краях водят обычно медведей, обученных плясать. [Мало того,] и [сами] медведи, гонимые голодом, [покидали леса, бегали повсюду по соседним деревням и] врывались в дома; при виде их крестьяне толпой бежали от их нападения и погибали вне дома от холода самой жалкой смертью» (Герберштейн 1988: 130).

Вынужденные приспосабливаться к столь суровому климату, русские средневековые люди шили зимнюю одежду и домашние вещи (постельные одеяла, санные полости, напольные и настенные ковры) из плотных, теплых материй и подбивали их разнообразными мехами — «скорами», отечественными и привезенными из-за рубежа.

До конца XV века основными районами добычи пушного зверя были Псковская и Новгородская земли. Особенно много пушнины добывали в Подвинье и в бассейне Печоры. В XVI веке в центральных районах Псковского и Новгородского уездов промысловый зверь был выбит, но охота на берегах Северной Двины и Печоры продолжала оставаться доходной. После присоединения к России Среднего и Южного Повол­жья, особенно в связи с началом широкомасштабного освоения Ура­ла и Сибири, в Москву в больших количествах стала поступать дань, возложенная на местное население, — ясак разнообразными прекрас­ными мехами (Бахрушин 1952: 160-161; Хорошкевич 1963: 49; Преоб­раженский 1972: 45, 48; Зимин 1982: 49; Английские путешественники 2007: 127, 132). Несмотря на то что в Московской Руси было изобилие пушнины, ее привозили сюда на продажу шведские, швейцарские и литовские купцы (Герберштейн 1988: 126).

Наиболее ценным пушным товаром в средневековой Руси считались соболь, куница, горностай, чернобурая лиса, бобер. В XVI веке в моду вошел волчий мех, особенно горловая, хвостовая, брюшная части шкур этого животного. Менее дорогими были шкурки белого и черного песца, рыжей лисицы, красной и «молочной» белки, рыси, зайца и до­машнего кота. Последние использовались только в женских нарядах. В зимнее время ездоки в открытых санях укрывались шкурами белых медведей, которые привозили в Москву жители Поморья, Холмогор, междуречья Северной Двины и Пинеги (там же: 155-156; Английские путешественники 2007: 132).

При оценке пушнины учитывались возраст зверя и сезон охоты на него: мех, добытый во время линьки животного, был непрочным, по­этому стоил дешевле. Лучшими считались меха, снятые с тушек зве­рей в начале зимы. В Великом Новгороде XIV века торговля пушни­ной летом была запрещена. Согласно С. Герберштейну, «у соболей признаком зрелости служит чернота, длина и густота шерсти. Стои­мость их возрастает и оттого, если они пойманы в надлежащее время года, что верно и относительно других мехов. Шкурки горностаев. имеют кое-какие признаки возле головы и хвоста, по которым можно распознать, в надлежащую ли пору пойманы животные. У тех, что побольше, нет той белизны, которая обыкновенно в чистом виде про­является в маленьких». Чтобы не портить шкурки кровью смертельно раненных зверей, последних ловили при помощи искусно замаскированных капканов и били стрелами точно в нос или глаз (Герберштейн 1988: 128, 203; Хорошкевич 1963: 99-101).

Мех в чистом виде и сшитые из него изделия выполняли разные функции: практическую (защищали людей от стужи), репрезента­тивную (маркировали их общественный статус и состоятельность), религиозную (служили оберегами от инфернальных злых сил и талисманами, приманивавшими к себе добрых духов). Репрезентатив­ные и религиозные функции пушнины учитывались при ее исполь­зовании в дипломатическом церемониале: русские государи и их придворные дарили драгоценные шкурки правителям дружествен­ных стран и их послам в обмен на сокровища, поступавшие в казну Московской державы.

На Руси XIV-XVI веков, несмотря на большое количество добыва­емой и привозимой на продажу пушнины, она стоила дорого и вос­принималась как предмет роскоши, символ богатой жизни высокопоставленных людей. Так, в начале XVI века боярин Петр Михайлович Плещеев оценил «черева лисьи» в 80 алтын (2,4 рубля), шкурку соболя в 30 алтын (0,9 рубля), «вставочку соболью» в 10 алтын (0,3 рубля) (АРГ: № 59: 61). В 1520-е годы московский купец запросил у С. Герберштей- на за четырнадцать соболей большую сумму денег — 1800 венгерских золотых монет, что составляло 900 рублей. Значит, одну шкурку животного торговец отдавал за 64-65 рублей. Посол за всю связку мехов предложил заплатить половину требуемых денег. «Купец дал мне даже уехать, полагая, что все-таки переупрямит меня. Я уже с дороги, из Можайска, послал в Москву шестьсот золотых, и он уступил мне соболей; и за семь шкурок я уплатил также триста дукатов с небольшим», — писал австрийский барон. Тогда же, в 1520-е годы, шкура чернобурой лисицы стоила, по мнению посла, «очень дорого» — 5-7 московских рублей, маленького зверька-горностая — 3-4 деньги (0,015-0,02 руб­ля), белки — 1-2 деньги (0,005-0,01 рубля) (Герберштейн 1988: 128). Цены, указанные С. Герберштейном, действительно, высоки, потому что в то время за 1 московский рубль можно было приобрести боевую лошадь, или три коровы, или 16 баранов, или 66 кур, или 577 кг ржи, или 82 кг меда, или 10 пар сапог (Маньков 1951: 122, 162; Козлов, Дми­триева 2001: 25-26).

Разумеется, австрийский барон плохо знал конъюнктуру русского рынка, поэтому купил меха по завышенной цене. Однако в период социально-экономического кризиса, наступившего в России в 1570­1580-е годы, уже отечественные источники зафиксировали резкое подорожание пушнины. Так, в 1572-1578 годах шкурка куницы стоила от 0,25 до 0,57 рубля, лисицы — до 1,8 рубля. В 1583-1584 годах одного песца можно было купить за 0,3 рубля, лису — за 1,2 рубля, бобра — от 1,5 до 2 рублей, соболя — от 3,3 до 15 рублей (Маньков 1951: 172-174).

В XIV-XVI столетиях меха использовали при изготовлении разных нарядов — ферязей, кафтанов, кортелей, шуб, плащей — и отдельных деталей русского костюма — шапок, воротников, рукавиц. В процессе обработки пушнины «скорняки достигали большого совершенства». Они соединяли в одно полотно полосы и куски «меха с одной и той же части туши зверя». Поэтому меховые полотна и сшитые из них изделия назывались: «хребтовые, черевьи (чрево — живот), пупковые, горлат- ные, лапчатые, хвостиковые». Например, в грамотах первой половины XVI века упоминаются «кожух на беличьих черевах», «шуба пупки со­больи наголо» (нагольная, сшитая мехом внутрь), «ментеня камка на черевех лисьих», «кортель хребтовой белей», «шапки хвостовые детские» (Рабинович 1988: 135).

Повседневная шуба из овчины, часто плохо выделанной и сверху не покрытой материей, называлась кожух. Это была традиционная зим­няя одежда простого народа. Состоятельные люди тоже носили кожу­хи, но лучшего качества, украшенные нарядными аппликациями, вы­шивкой, даже жемчугом и драгоценными камнями (Рабинович 1986: 78; Рабинович 1988: 134). Вместе с тем князья и бояре имели более до­рогие меховые «платья», которые берегли и передавали из поколения в поколение.

Так, Иван Калита завещал сыновьям: Семену Гордому — «кожухъ черленыи (красный. — И.М.) женчужьныи», Ивану — «кожухъ желтая обирь с женчугомь», Андрею — «бугаи соболии с наплечки съ великимь женчугомь с каменьемь» (покрой этой вещи не установлен. — И.М.). Кроме того, он распорядился: «А что есмь нынеча, нарядилъ 2 кожуха с аламы (тканевыми, кожаными или металлическими нашивками. — И.М.) с женчугомь, а то есмь дал меншимъ детемъ своимъ, Марьи же Федосьи, ожерельемъ» (с драгоценным накладным воротником. — И.М.) (ДДГ 1950: 8).

Богач и щеголь второй половины XV века, удельный князь Михаил Андреевич Верейский и Белозерский в духовной грамоте, составлен­ной около 1486 года, перечислил принадлежавшие ему меховые изде­лия и приготовленные для них или споротые с них украшения. Почти каждый из его нарядов стоил целого состояния. В казне Михаила Андреевича хранились четыре шубы — «соболья аксамит синь з золотом да с пугвицами», «пахи рысьи с оксамитом», «соболья камка червь- чата с пугвицами», «лисья с сукном с червьчатым»; «кожух соболеи с камкою да с пугвицами»; семь кортелов — «соболеи, а вошва аксамит синь», «соболеи, а вошва аксамит чернъ», «горностаен, а вошва акса­мит зелен», «белин, а вошва аксамит синь», «белин, а вошва аксамит чернъ», «кунеи, а вошва аксамит червьчат», «горностаен, вошва аксамит синь»; «одеяло кунье на червьце шолкъ белъ» да «круживо кожушное нецело з зарукавьемъ, за запушье подволочное сажено» (там же: 302, 312). Здесь, кроме шуб и собольего, крытого шелком кожуха, находились кортели — свободные, с широкими колоколовидными рукавами, длинные, но не закрывавшие ступней, женские платья, украшенные яркими, как правило, контрастного цвета нашивками — вошвами (Ра­бинович 1988: 161).

Почти все наряды Михаила Андреевича и его домочадцев были об­лицованы дорогой привозной тканью — аксамитом. Эта «золотная или серебряная. с травами и разводами» парча, «плотная и ворсис­тая как бархат», первоначально производилась в Византии, затем, уже в 1430-е годы, ее научились делать во Флоренции (Савваитов 1896: 2). Аксамиты были гладкими и петельчатыми. Узор первых «выполнялся в одной плоскости с фоном», вторые «щетинились» прядеными золотными нитями. В зависимости от качества, количества, размеров нитей, вытянутых над плоскостью ткани, изменялись ее плотность, а также объем, блеск и мерцание стелившихся по полотну узоров (Вишнев­ская 1999: 277).

Как нарядно смотрелись зимой, на пышном белом снегу, на фоне бледно-голубого, подернутого сизой дымкой неба ярко-синяя, свер­кавшая золотом шуба с густым серебристо-черным собольим мехом, переливчатые зеленые вошвы на белой коже пятнисто-горностаевого кортеля или выпушенная из-под алого сукна чернобурая лисица!

Не менее красивы были наряды, хранившиеся в казне младшего брата Ивана III, удельного князя Бориса Васильевича Волоцкого: «шуба на соболехъ, бархот червьчет з золотом, рузкая; да шуба на соболехъ, камка бурская з золотом, тежолоя; да кожух на соболех, камка бурская з золотом; да кожух на черевех на белинных, камка бурская тежолая, на червьчете желтъ шолкъ; да шуба на куницах, камка бурская з зо­лотом да с серебром; а женскаго платья кортел горностаен без пуху. да каптуръ соболеи». Кроме того, вдова волоцкого князя Юлиания пре­тендовала на имущество «зятя. своего» князя Петра Дмитриевича Ро­стовского. Последний владел приданым ее дочери, в состав которого входили: «шуба на соболях руская бархот дикъ з золотом, да шуба на соболехъ камка бела венидицкая руская», — и теща требовала вернуть эти наряды ей (ДДГ 1950: 350).

Если Михаилу Андреевичу Верейскому и Белозерскому нравились синие и зеленые аксамитовые одежды, то в гардеробе супругов Волоцких преобладали красные и желтые наряды из восточного, сверкавшего золотом и серебром шелка на дорогих мехах. Они предпочитали шубы «русского» фасона — длинные, приталенные, с большими отложными меховыми воротниками, спереди доходившими до середины груди, и немного расклешенными полами, которые мужчины, особенно женихи, ловко «заметывали... назад за плеча». Такие шубы запахивали правой полой на левую сторону и застегивали на 8-16 пуговиц или завязыва­ли длинными шнурами с пышными кистями (Савваитов 1896: 178; Ра­бинович 1988: 162; Михайлова 2004: 91; Михайлова 2010: 506). По зака­зу Бориса Васильевича и Юлиании Волоцких были сшиты по крайней мере три «русских» шубы: две бархатных, одна — из белого венециан­ского шелка, и все они — на роскошных соболях.

К этим зимним «платьям» можно было надевать каптур — головной убор замужней женщины и особенно вдовы «с невысокою цилиндриче­скою тульею… и с тремя ушами, ниспадавшими до плеч на затылке и по сторонам». На это изделие шло «соболей 2/2 пары. По краям наряд опушался бобром, на что употреблялось или целый бобр или два бобра без трети, смотря по ширине, какую желали дать опушке. В опушке около чела ставился особый бобровый мех, черненый, называвшийся пухом передним, очельным, челошным, для чего употреблялось полбобра (2 звена) и целый бобр. Кроме того этот очельный пух убирался поверх еще бобровою же накладкою, накладным пухом, которого выхо­дило одно звено или четверть бобра. Испод каптура подбивался также мехом, собольими пупками, и так как он облегал кругом всю голову, то и назывался оголовью, оголовьемъ; причем по краям ставилась также небольшая опушка, называемая оголовочным пухом. На ушки стави­лось треть бобра, самого доброго. Верх каптура покрывался арабски­ми миткалями. Кроме того для сохранности наряда всегда делался из таких же миткалей особый верх — чехол. При каптурах употребля­лась также и повязка из полотна» (Забелин 2001: 498).

Сын Бориса Васильевича Волоцкого Иван Рузский был беднее отца. В духовной грамоте 1503 года он упоминал взятую в долг горлатную шубу. Князь завещал инокам разных обителей три шубы: лазоревого с золотом шелка на соболях, из зеленого бархата на том же меху и «собо­лью голу поношеную», а также четыре кожуха: «бархат на соболях, шит золотом да серебром», «на черевех на белиных, бархат червьчат», «кам- чат на черевех на лисьихъ», «камка есеев корень» (ДДГ 1950: 351-352).

Старший брат Ивана Борисовича Федор Волоцкий был, напротив, со­стоятельным человеком. Но он не отличался бережливостью. Князю принадлежали: «шуба руская отлас червьчат венедитцкои з золотом на соболех, да шуба бархат лазорев з золотом на рысех рузская ж, да шуба отлас синь з золотом на рысех руская ж, да шуба бархат чернъ з золотом на горностаях тотарская», а также приобретенные взаймы зимние меховые «платья»: взятое за 6 рублей черное бархатное «на че- ревех на бельих» и за 8 рублей — из красного венецианского атласа на соболях. Часть «рухляди» удельного князя была заложена под взятые им в долг довольно большие суммы денег, в том числе две «татарские» шубы — «бархат червчат з золотом на соболех круги великие» и «бар­хат чернъ с серебром на соболех» (там же: 407).

Меховые наряды русской знати отличались разнообразием не толь­ко фасонов, состава и расцветок материалов, но также нашивавшихся на них украшений. Любимому брату Василия III Дмитрию Ивановичу Жилке Углицкому принадлежало несколько зимних вещей, расшитых «жемчугом гурмыским». В их число входил комплект женской одежды на беличьем меху: шубка, хранившиеся отдельно от нее широкие, ниспадавшие до земли рукава — «накапки» и длинный, завязывавший­ся на шее плащ — «подволока». С этим нарядом или отдельно от него носили «колпак — столбун», представлявший собой шапку «цилин­дрической формы с прямою тульею, которая бывала или вся меховая, обыкновенно соболья, или из шелковых и золотных тканей, из атласа, бархата, объяри, зорбафа и т.п., с пластинчатою собольею опушкою. Вершок или круг в обоих случаях кроился также из шелковых и золот- ных тканей и украшался иногда жемчужным низаньем с запонами и каменьями». У столбуна, принадлежавшего углицкому князю, жемчу­гом был расшит не верх, а боковые «полицы».

Драгоценные перлы крепились не только на ткань меховых наря­дов, но также на украшавшее их белое, цветное или золотное кружево. В казне Дмитрия Ивановича лежало «круживо с рукава шубы руские, сажено жемчугом гурмыским». Те же декоративные элементы сочета­лись на красивом плаще — «ментени», сшитом из вишневого венеци­анского атласа и беличьих брюшек наподобие бурки или дождевика «с прямыми длинными рукавами и небольшими сборками на боках» (Описание гардероба Дмитрия Ивановича Углицкого см.: ДДГ 1950: 410-411; шапки — столбуна: Забелин 2001: 497; ментени: Рабинович 1988: 148, 161).

Разумеется, самые пышные наряды были у самодержцев. Живущему в XXI веке и обладающему утонченным вкусом ценителю прекрасного они могут показаться чересчур броскими, перегруженными несораз­мерными по величине и контрастными по цвету деталями, лишенными изысканности и единства стиля. Однако представления о красоте совре­менного и средневекового человека различны. На Руси XIV-XVI веков красивым считалось то, что вызывало чувство удивления, потрясения, ослепляло роскошью, блеском, богатством, создавало впечатление ве­ликолепия и могущества (Михайлова 2010: 208, 215, 234). Таковы наря­ды Ивана Грозного — более 130 комплектов тщательно подобранной одежды, обуви, головных уборов и аксессуаров.

Фрагментарно сохранившиеся описи 1581/82 и 1582/83 годов содер­жат сведения о 25 зимних одеждах государя: семи повседневных, пяти «ездовых», трех «черных», четырех «черных ездовых» ферязях, трех кафтанах, двух «черных санных» и одной «становой» шубах, а также о 17 употреблявшихся царем и трех заказанных им, но не изготовлен­ных скорняками шапках.

Ферязь представляла собой длинную, доходившую до лодыжек, верхнюю одежду свободного покроя, безрукавную или с рукава­ми, сужавшимися к запястьям. Она была распашной, застегивалась на 3-10 пуговиц или затягивалась завязками, продевавшимися в на­кладные, горизонтально вытянутые петли. Легкую ферязь надевали под теплый кафтан, подбитую мехом носили поверх зипуна, чуги, полукафтанья (Савваитов 1896: 53, 168; Рабинович 1986: 74; Рабино­вич 1988: 149). «Становое платье» было дорогим, выходным нарядом. Довольно длинное, оно облегало стан, подчеркивало талию, расхо­дилось к низу косыми клиньями. Этот наряд имел широкие рукава, которые перехватывались пристяжными, расшитыми жемчугом ман­жетами — «запястьями», и застегивался только от шеи до пояса на 8-12 пуговиц. Боковые «прорехи» на подоле стягивались петлями, на­кидывавшимися на пуговицы (Савваитов 1896: 53; Рабинович 1986: 72; Рабинович 1988: 148). «Становое платье», подбитое мехом, выпушен­ным по разрезам, вероятно, считалось шубой. «Ездовыми» назывались ферязи и кафтаны, предназначенные для поездок за город (Савваитов 1896: 53), «черной» — траурная одежда, в данном случае — сшитая в па­мять о царевиче Иване Ивановиче, умершем в ноябре 1581 года. Кро­ме скорбных дней, Иван Грозный облачался в мрачные одеяния тогда, когда вспоминал о тысячах загубленных им подданных, раскаивался в злодеяниях и замаливал грехи.

Шесть «домашних» ферязей Ивана Грозного были сшиты из дорого­го меха и разноцветной бурской камки — яркого шелка с выпуклыми узорами (Хорошкевич 1980: 33). К ним изготовили фигурные украше­ния из бархата, обнизанного жемчугом, и шелковые завязки с петлями. Сочетание несовместимых по цвету и фактуре материалов создавало эффект показной аляповатости этих странных, экстравагантных, «шутовских» нарядов. Это были не обычные повседневные «платья», а вы­зывающе дерзкие костюмы царственного лицедея и оборотня.

У четырех из них была соболья подкладка. На красную ткань одной из ферязей, расцвеченную разными шелками, «золотомъ развода» и серебряными кругами, пришили «листья» из черного бархата, обни­занные жемчугом. Другое «платье» было «на зелени шолкъ белъ круги золоты безъ связокъ розвода чейшуйчата». Зелено-бело-желтый наряд «разукрасили» красными «листьями», петлями и шнурами. Более того, этот яркий контрастный цвет подчеркнули «золотомъ». Для третьей ферязи использовали камку, «на золотой земле» которой зеленым и бе­лым шелком были расшиты «листики чешуйчаты по три вместе». «Ку­тюрье» Постельного приказа «развесили» на раскинувшихся по ткани «ветвях» «коруны большие по червчатому бархату низаны жемчугомъ». Четвертое шелковое «платье» было алым. На его гладкой поверхности выделялись белые, затканные золотом круги. К ним добавили черные бархатные аппликации с жемчугом, к которым крепились «образцы круглы от кистей».

Из такой же гладко-выпуклой алой ткани была сшита ферязь: «на душкахъ на лисьихъ на белыхъ». Делавший ее портной отличался бо­лее изысканным вкусом, чем его товарищи, потому что, прикрепляя к шелку меховую подкладку, «образцы» и завязки, сохранил красно-бело-золотистую цветовую гамму наряда. Нашитые им кусочки барха­та, шнуры и петли были желтыми: первые — с белым жемчугом, вто­рые — с серебряной нитью.

Более яркой и менее гармоничной смотрелась еще одна ферязь на лисьем меху. Она тоже была красной. По «пламенеющему» материа­лу, расшитые белым и золотым шелком, «ползли» «змейки да листки чешуйчаты». Под материал поставили нежный мех чернобурой лисы, его украсили черными бархатными «коронами» с жемчугом.

Седьмая ферязь принадлежала царевичу Ивану Ивановичу. Она была сшита из белой мисюрьской камки, по которой в небольших зо­лотых кружках пестрел мелкий черный узор. Подбитое черным песцом «платье» престолонаследника было украшено черными же бархатными нашивками с жемчугом и черными с золотом завязками. Этот наряд выполнен в том же стиле, что и красно-бело-золотистая ферязь на ли­сьем меху. Возможно, их делал один мастер (Опись 1850: 19-20).

Три царских каждодневных кафтана «на соболяхъ» из белой, синей и лазорево-белой бурской камки переливались золотными узорами (там же).

В отличие от них, более роскошные и изысканные «ездовые» наряды мерцали галунами и драгоценными камнями. Ферязь из «мурамно»-зеленой венецианской камки «на горлехъ на песцовыхъ на чорныхъ» еще напоминала броские дворцовые «платья» опричного властелина. По ее ярко-зеленой ткани было пущено «немецкое» золотное и сере­бряное «зубчато» кружево, в зигзагах которого алели круглые пятна расшитого жемчугом бархата и пышные завязки, перевитые блестящи­ми желтыми шнурками. Ярко-пестрой была также ферязь из шамской тафты в мелкую зелено-белую полоску «на пупкахъ на собольихъ». По ней стелились желтые петли и такого же цвета шелковые кружев­ные нашивки. В петли продевались черные и лазоревые шнуры. Од­нако «платье» из желтой венецианской камки «на черевяхъ на песцовыхъ на белыхъ», украшенное белым и черным кружевом, смотрелось элегантно. Не только нарядной, дорогой, но и поистине «царственной» была белая стеганая миткалинная (плотная хлопчатобумажная) ферязь с собольей подкладкой. На ней в пяти местах красовались «образцы золоты кованы резаны съ чернью съ яхонты съ червчатыми съ изумру­ды и съ алмазы и съ жемчуги... а въ образцахъ 92 яхонта червчатыхъ, 4 изумруды, 6 алмазов, 16 жемчугов». Разумеется, рядом с этими на­рядами скромное бархатное «платье» на беличьих брюшках с шелко­выми голубыми завязками, украшенными золотом, Ивану Грозному не нравилось, поэтому царь подарил его придворным (там же: 21-22).

Не менее великолепными, чем эти костюмы, были «черные» одея­ния самодержца. От «светлых» платьев они отличались только темны­ми, «смирными» цветами тканей и украшений. В XVI веке траурны­ми считались черный, темно-красный, багряный, вишневый, синий, зеленый цвета. Так, две собольи «ездовые» «смирные» ферязи были изготовлены из тех же материй, что и нарядные «платья» государя. Одна из них — из багрово-золотого венецианского бархата с красной мелкоузорчатой подкладкой из сукна — куфтеря — кроме галунов име­ла желто-черные шелковые петли и дымчатого цвета шнуры. Другая ферязь — из сине-белой с золотом бурской камки, подшитой камкой же, но венецианской багряного цвета — была отделана «немецким» черным кружевом, расцвеченным золотыми узорами. Она завязыва­лась черными шелковыми шнурами.
За ВДВ...
Аватара пользователя
admin
Администратор
 
Зарегистрирован: 19 сен 2013, 19:36

Пушнина и меховые изделия в средневековой Руси XIV–XVI веко

Сообщение admin » 26 фев 2017, 12:12

Две другие ферязи были утеплены мехом черного песца. На одну из них пошли: венецианский бархат «вишневъ съ золотомъ месяцы да звездки», для канта в пройму — «круживо. золото гладко узко», на завязки — «шолкъ дымчатъ», на подкладку — черная венецианская камка. Для другого «платья» использовались: венецианский бархат «вишневъ узоръ крещатъ» и «круживо немецкое золото гладко». При­шитые к нему петли и шнуры были сделаны из багряного шелка раз­ных оттенков, подкладка — из красно-зеленого шелкового материала. Мех белого песца использовали для черной суконной шубы с пугови­цами из тафты и зимней ферязи из александрийской пестряди. Мелкие бело-синие полоски последней задрапировали черным шелковым кру­жевом и такого же цвета широкими петлями. Мехом красной лисицы подбили ферязь из зеленой шелковой зеньдени с необычными завяз­ками из белого шелка «объ одну кисть», которые выступали из петель «столбцомъ». С тем же мехом сшили шубу из венецианского бархата гвоздичного цвета. Ее украсили сплетенным из золотых и серебряных нитей «кружчатым» кружевом и «чешуйчатыми» серебряными с по­золотой пуговицами (там же: 22-25).

Но самыми красивыми были «становые» наряды Ивана Грозного. Принадлежавшая ему шуба из меха горностая была покрыта ярко-зеленой венецианской камкой с большими узорами и украшена тон­кой работы золотыми и серебряными «немецкими» галунами, а также одиннадцатью чудесными коралловыми пуговицами. Эти «сверху и съ исподи цветни серебряны золочены» пуговицы «въ закрепкахъ» имели «зерна жемчужные». Зимний военный наряд царевича Ивана Ивано­вича — ватный, простроченный тягиляй с высоким, закрывавшим уши и доходившим до затылка воротником — был сшит из зеленой, расцве­ченной яркими шелками кизылбашской камки, переливался мелкими золотыми узорами, застегивался на позолоченные серебряные пугови­цы «уголчатой» формы и дополнялся горностаевой подкладкой и вы­пушкой из того же меха (там же: 27, 33).

К шубам, ферязям и кафтанам царь надевал шапки. В описи его имущества упоминаются четырнадцать поношенных и новых лисьих шапок, сделанных из «червья» меха этих животных. Кроме того, в го­сударевой казне имелись в наличии или были заказаны, но не сделаны еще десять головных уборов: из чернобурой лисы — 1, из лисы (не указано, из рыжей или чернобурой) — 1, из меха рыси — 1, с отворотами из меха чернобурой лисицы — 4, рыси — 1, соболя — 1, «с собольим с пухом» — 1 и «теплое», должно быть, меховое «ожерелье» (там же: 10-12, 14-17, 21, 24, 29). Ясно, что Иван Грозный был неравнодушен к меху пушистых лисиц, но, вынужденный подчиняться строгому эти­кету царского двора, для участия в «выходах» к подданным и «выез­дах» с приближенными служилыми людьми, он облачался в наряды, сшитые из шкурок животных «более высокого ранга» — соболя и гор­ностая. Так, если изношенные им лисьи шапки почти не украшены, то царские колпаки с собольими околышами расшиты драгоценно­стями. Например, на шапке из французского сукна «с собольим с пу­хом» отвороты и разрезы на них были «низаны великим жемчугом с запаною. а в запанах и в репьях (золотых или серебряных бляшках и шариках с зерненной поверхностью. — И.М.) и в кружеве 15 яхонтов лазоревых, 8-мь алмазов и изумруд, на прорехах 6-ть пуговиц яхонты лазоревы, на закрепках зерна жемчужны» (там же: 21).

Дорогие меха приобретали не только Рюриковичи, но также их знат­ные, обладавшие немалыми средствами подданные. Конечно, меховые наряды последних были проще великокняжеских и царских. Их ко­личество и внешний вид зависели от состоятельности и расточитель­ности владельцев. Шубы, кафтаны, кортели с меховыми подкладками считались ценным имуществом, поэтому наряду с землями, боевыми лошадьми, скотом передавались наследникам и в качестве приданого отходили к мужьям богатых невест.

Так, известный дипломат и придворный Ивана III Петр Михайлович Плещеев завещал сыновьям две собольи бархатные шубы (АРГ: № 59: 62-63). Его родственница Аксинья Ивановна, жена Федора Андрееви­ча Плещеева, в 1513/14 году, выдавая дочь Анастасию замуж за князя Ивана Васильевича Курлятева-Оболенского, приготовила ей в прида­ное «кортель кунеи с вошвою семь рублев, кортель белей хрептов пол- третья рубли, вошва готова шита полосата, да кортель черева бельи с тафтою и с вошвою три рубли. ожерелье бобровое полтора рубли» (АРГ: № 111: 113). Менее состоятельный дмитровский вотчинник За- харья Федорович Катунин не мог позволить себе и домочадцам одевать­ся в соболя. В декабре 1519 года он завещал сыновьям беличью и кунью шубы, духовнику пожертвовал лисью горлатую шубу, а жене Офимье отдал два торлопа (наряда, аналогичных кортелям) — куний и «кош- чат», то есть подбитый мехом домашнего кота, а также переходившие из поколения в поколение свадебные и вдовьи ритуальные уборы — бобровое ожерелье и соболий каптур (АРГ: № 179: 175-176).

Другой землевладелец, ростовский сын боярский Григорий Дмитри­евич Русинов составил завещание в 1521-1522 годах, «стоя на государ- скои службе». Время было тревожное, на Русь как смерч обрушились войска крымского хана Мухаммед-Гирея. Срочно отправившийся на войну служилый человек лихорадочно вспоминал, где и у кого из зна­комых он оставил свою меховую одежду. Г.Д. Русинов писал: «А что мои сундук стоить у князя у Ивана у Бараша, и в том сундуке моего платья: шуба лисья горълатна, да шуба камка багрова на черевех на бельих, да кожух зендениннои на черевех на лисьихъ... да две шапки с собо­лем. Да покинул есми, едучи, у Ивана у Пятово въ Боровске чемодан с платьемъ, а в чемодане платья: шуба соболья, да шуба камка голуба на черевех на бельих. А со мною на службе. кожух черева лисьи да с него спорок отлас дымчат. да шапка с соболем» (АРГ: № 196: 199). Его современник Афанасий Иванович Шадрин к сентябрю 1525 года отдал должникам три беличьи шубы и сам заложил кредитору кунью шубу и рысью шапку (АРГ: № 251: 254).

Аксинья Юрьевна Ромодановская (в девичестве — Захарьина-Юрь­ева) получила в приданое две шубы — кунью с «целинною» камкой и беличью с синим шелком, расшитым золотом. В 1542/43 году княгиня распорядилась после ее смерти передать в церкви и обители куний тор- лоп «с тафтою багровою, вошва на нем бархатъ синь» и мухояровую зеленую шубу на том же меху, а новую беличью телогрею подарила «Дарье, тетке в Новои монастырь» (АММС: № 47: 134-135).

К 1560 году Петр Иванович Карпов и Петр Владимирович Туренин задолжали окольничему Семену Дмитриевичу Пешкову-Сабурову две шубы: первую — бобровую, вторую — беличью. Кредитор без ущерба для себя раздавал в долг меховые наряды, потому что владел более цен­ными «платьями». Он распорядился: «А божья воля станетца, меня, Се­мена, в животе не станет, и приказщики мои. велят тело мое покрыти грешное шубою бархат зелен венедитской на куницах, и ту шубу дадут в монастырь. Да приказщики ж мои дадут князю Ивану Ондреевичу Куракину шубу на горностаех, а на ней бархат синь з золотом да одиннадцать пугвиц серебряных. Офонасью Жулебину. тегиляй камчат камка багрова опушен горностаем. Да князю Григорью Ондреевичу Куракину. шубу соболью нову» (Антонов 2001: № 6: 61-62, 64-65). В отличие от С.Д. Пешкова-Сабурова, малоземельная вотчинница Евфросинья Вельяминова-Зернова в духовной грамоте 1563/64 года упоминала только «торлоп белей», подаренный завещательницей ее духовному отцу (там же: № 17: 82).

Ее земляк Алексей Третьяк Борисов сын Скрябин, напротив, имел шесть шуб (две собольи, две заячьи, две беличьи), два кафтана (на куньем и заячьем меху) и заячий «терличек» (там же: № 24: 91). В ве­ликолепных меховых нарядах щеголяла княгиня Авдотья Ивановна Пронская-Шемякина. В духовной грамоте, составленной в 1565 году, она упоминала «шубу соболью под зенденью», «торлопъ отласен на че- ревех» (животное не указано), три кортеля — «кунеи» и два беличьих, и соболий каптур (АММС: № 82: 204).

В последней четверти XVI века очень дорогие оригинальные «пла­тья» носил Борис Годунов. Например, ему принадлежала «шуба горлатная лисья, на ней сукно вишнево лундышь (английское, хорошего качества. — И.М.), на вороту 9 кляпышовъ сажены жемчугомъ и ка­нителью; 24 петли золоты и с прорешными концы обнизаны жемчу- гомъ; на прорехахъ по пуговке по канительной» (Савваитов 1896: 178). Также у боярина была меховая шапка казачьего фасона — «кучма», украшенная золотой бляшкой «съ травами», изумрудом, сапфиром, двумя алмазами, двумя рубинами, двумя большими «вислыми» жем­чужинами. Брошка крепилась не на мех, а на вшитое в него кружево, низанное «жемчугомъ в шахматы» (там же).

Простые наряды, утепленные дешевым мехом, носили рядовые го­рожане и поселяне. В основном это были сермяги, повседневные и на­рядные кожухи (Рабинович 1986: 78; Рабинович 1988: 159; Михайлова 2003: 505). Так, в 1579 году среди крестьянской «рухляди» упоминаются темно-зеленый кафтан из дешевого английского сукна на заячьих хребтах с 15 гладкими серебряными пуговицами и «пять кафтановъ бараньихъ под сукны подъ сермяжными: два под белыми, а три подъ серыми» (Савваитов 1896: 54).

В средневековой Руси из меха делали не только наряды. В описной книге 7097 (1589) года значатся: «Одеяло тафта ала; грива (кайма. — И.М.) отласъ жолтъ, исподъ лисей чернобурыхъ лисицъ; выпушено пухомъ. — Одеяло санное камка червчатая, чешуйчета; грива обведена галуномъ золотнымъ; исподъ песцовой белой; выпушено пухомъ», а также принадлежавшие вознице руковицы из багряного сукна на «пупках собольих» (там же: 90, 117).

Архаичными представлениями о защитных функциях мехов — обе­регов, вероятно, был обусловлен обычай привешивать к саням и у кон­ной упряжи хвосты пушных животных. Во время езды они раскачива­лись на ветру, отгоняя от путника подстерегавших его злыдней. В 1517 и 1526 годах таким же образом ездил по русским дорогам С. Герберштейн, скрупулезно нарисовавший убранство запряженной в его возок лошади (Герберштейн 1988: 230); в 1557-1558 годах — А. Дженкинсон. Англичанин писал: «Если русский имеет хоть какие-нибудь средства, он никогда не выходит из дому пешком, но зимой выезжает на санях… в санях он сидит на ковре или на шкуре белого медведя. Сани везет богато убранная лошадь со множеством лисьих и волчьих хвостов вокруг шеи; ею правит мальчик, сидящий на лошади; слуги стоят на запятках» (Английские путешественники 2007: 100-101). Характерно описание саней, подаренных Иваном Грозным братии Иосифо-Волоколамского монастыря в 1583 году. Они были «подволочены бархатом немецким, алым, хомут ременный и листиями (должно быть лисиими) красивыми хвосты...» (Бахрушин 1952: 101). Обычай украшать лошадиную упряжь мехами был так широко распространен, что в словаре Ричар­да Джеймса, составленном в 1618-1619 годах, слово «хомут» расшиф­ровывается как «пучок лисьих хвостов на лошади в санной упряжке» (Ларин 1959: 116).

Связки шкурок пушных зверей, сшитые из них покрывала и наряды не только маркировали социальное положение родовитых и преуспе­вающих людей, но также использовались в традиционной обрядности русского народа.

С древнейших времен восточные славяне, затем русские люди верили в покровительство лесных «сородичей»-тотемов: медведя, вол­ка, лисы, зайца, бобра. Лохматых клыкастых «дедушек», «братцев», «сестричек» отлавливали и били в особые, посвященные этим живот­ным дни, их мясо и шкуры использовали в магических обрядах (Ду­бов 1982: 26-27; Кривошеев 1988: 7-9; Михайлова 2010: 447-453). После принятия на Руси христианства древние верования не были забыты: православные ритуалы пополнились элементами древних языче­ских действ. Христианская церковь признала участие косматых хвостатых первопредков в семейных праздниках русских православных людей.

В соответствии с предписаниями «Домостроя» на первом этапе брачного ритуала — во время сговора зажиточных горожан о свадьбе — будущий тесть вручал жениху «сорокъ соболеи». На следующий день в семью избранницы сына приезжала его мать, которую тоже одарива­ли соболями. «Чины», проводившие свадебные обряды, красовались в традиционных меховых уборах: «сваха» и «боярыни» молодой — в «бобровых ожерельях» (накладных оплечьях), зимой — еще и в каптурах; «поезжане» жениха — в высоких, расширявшихся к верху «горлатных» или «рысьих» шапках. Во время обряда чесания волос жениха и неве­сты, закручивания кос последней в прическу замужней женщины и на­девания на нее кики рядом с молодыми стояла боярыня с «осыпалом» на блюде, которое представляло собой перемешанные с хмелем моне­ты, кусочки шелка и двадцать семь «лоскутковъ собольихъ». Осыпание этими заготовками новобрачных в конце обряда чесания их волос сим­волизировало укрепление здоровья, репродуктивной силы молодоже­нов, привлечение в их семью счастья и богатства.

«А какъ (они. — И.М.) венчаются, на подножие положити пара со­болеи, рознявъ под новобрачново соболя, а подъ новобрачную другои». По возвращении «свадебного поезда» из церкви в доме тестя, затем, после пира, данного родителями невесты, на подворье свекра новояв­ленных супругов осыпали символическими предметами. Расставаясь с родственниками в брачном покое, обустроенном в «сеннике», что­бы вступить в интимные отношения, молодые восседали на постели: он — в зипуне и нагольной шубе, она — в телогрее, их головы венчали горлатные шапки. В углах помещения, специально подготовленного для проведения первой брачной ночи, на прочно закрепленных стрелах висели связки соболей и «колачики крупичатые». Они разгоняли и уничтожали демонов, насыщали спальный покой мощной плодо­творной энергией.

Утром супруги встречали родственников, снова наряженные в на­гольные шубы. В том же одеянии и пуховой шапке молодой муж от­правлялся в баню, а его жену, переодетую в новый наряд, за исключе­нием горлатной шапки, отводили в жилые комнаты и укладывали на «постельку»: отдыхать до шумного застолья. В этот день тесть опять благословлял зятя мехами, за что получал от него «сорокъ соболеи» (Домострой 1994: 75-80, 83).

Еще большее количество пушнины и меховых изделий заготавливали для свадьбы государя. Обряд чесания волос жениха и невесты проводи­ли в Золотой (Средней), затем Новой палате. Здесь для брачующихся устанавливали кресла с красными бархатными, шитыми золотом поду­шками, на которых «положено было по сороку соболей, а третей сорок держали тутож у места» для опахивания государя и его избранницы. На золотую «мису» с «осыпалом» требовалось положить «тридевять соболей». Поскольку молодых осыпали дважды — в Золотой палате и перед спальным покоем, «наряжали» два блюда с пятьюдесятью четырь­мя шкурками пушного зверя. Когда виновники торжества отправля­лись венчаться в церковь, их кресла застилали тремя связками мехов, по сорок соболей в каждой. В церкви под ноги новобрачным бросали еще сорок соболей: двадцать — монарху и столько же — государыне, так, чтобы шкурки легли «головками вместе». Когда молодые вставали из-за свадебного стола и направлялись в спальный покой, их сопрово­ждала жена «тысяцкого», или большая сваха, наряженная в две собо­льи шубы. Она надевала одну шубу «по обычаю», а другую «наизворот, шерстью вверх» и таким образом как бы превращалась в большого мохнатого зверя — покровителя молодых супругов. По углам спального «сенника», где последние оставались наедине, были развешаны либо четыре, либо сорок соболей. Облачившись в шубы и горлатные шапки, молодые залезали на высокую постель и укрывались куньим одеялом ([Свадьбы] 1790: 5, 8, 9, 11, 12; Васильчиков 1900: 1, 4, 5, 6, 8).

С теми же целями, репрезентативной, с одной стороны, магической, одновременно защитной и плодотворной, с другой стороны, мех ис­пользовался в церемониальных нарядах русского монарха и его при­дворных. Регалией древнерусских князей и московских государей счи­тался колпак — высокая мягкая, заостренная кверху шапка с широким меховым отворотом. На гравюре, помещенной в «Космографии» — книге французского историка и географа, придворного библиотекаря и духовника королевы Екатерины Медичи Андре Теве, которая была издана во второй половине 1570-х — середине 1580-х годов, Иван III изображен в великолепном меховом колпаке, клинья которого вы­кроены из шкурок соболя, горностая и других ценных пушных живот­ных. Ученые считают, что это изображение сделано с прижизненного «портрета» Ивана III, отправленного им своей невесте, проживавшей в Риме Зое (Софье) Фоминичне Палеолог, накануне свадьбы, которая состоялась в ноябре 1472 года (Ровинский 1882: № 1; Жилина 2001: 143; Михайлова 2010: 89-90).

Василий III, Иван Грозный и Федор Иванович тоже появлялись на дипломатических и придворных церемониях в колпаках, меховых или тканевых с собольими отворотами, причем самодержцы второй поло­вины XVI века на эти головные уборы надевали корону (Ровинский 1882: № 2-4, 6-8, 11, 16-18, 25; Лимонов 1997: 292, 295-296; Михайлова 2010: 95-100). Так, в Вербное воскресенье 1585 года царь Федор Ивано­вич участвовал в ритуальной процессии, называвшейся «шествие на осляти». «На голове у него была шапка красного стамеда, подбитая соболями. На шапке у него была царская корона с крестом наверху» (Хорошкевич 2004: 21).

С конца XV века главной инсигнией Московских государей считалась шапка Мономаха. В 1550-годы, после присоединения к России Повол­жья, для Ивана Грозного были изготовлены Казанский и Астраханский венцы. Все они тоже имели пышные околы из собольего меха.

Участники заседаний Боярской думы и дипломатических приемов, происходивших во дворце московских государей, являлись на службу в роскошных меховых шубах и горлатных шапках.

Итальянский купец Рафаэль Барберини, посетивший в 1565 году Москву, писал, что в день приема иностранцев Иван Грозный «отда­ет приказание собраться. всем своим дворянам и боярам в длинных своих одеждах, на подобие венгерской, с серебряными и золотыми пу­говицами, из разных шелковых материй и золотой парчи, подбитых разными, у кого собольими, у кого куньими, горностаевыми, рысьими и другими мехами; в своих высоких меховых, из соболя или серой лиси­цы, шапках, украшенных пуговицами, жемчугами и тому подобным» (Путешествие 1843: 25-26).

В 1583 году английского посла Джерома Боуса в Кремле встречали «четверо бояр в платьях из золотой парчи и в богатых меховых шап­ках, вышитых жемчугом и камнями» (Московия 1875: 38). В 1593 году австрийских дипломатов принимал не только царь Федор Иванович, но и правитель Борис Годунов. На голове у боярина «была надета вы­сокая московская шапка с маленьким околышем из самых лучших бобров: спереди у ней вшит был прекрасный большой алмаз, а сверху его ширинка из жемчуга, шириною в два пальца» (Описание 1875: 20). Вероятно, именно этот головной убор упомянут в описи нарядов Б.Ф. Годунова. Согласно ей, «вершокъ» парадной горлатной шапки правителя «оксамиченъ золотомъ да серебромъ, по оксамиченью саженъ жемчугомъ; у него 2 кисти: кисть золота, да другая серебряна, съ жемчужнымъ зерномъ вместо ворворки». Впрочем, кроме этого головного убора, у Бориса Федоровича имелось «6 шапок горлатных черных» (Савваитов 1896: 169).

Красивым зимним придворным нарядом отличались царские тело­хранители — рынды. Согласно Р. Барберини, «на головах у них были высокие шапки из белого бархата, с жемчугом и серебром, подбитые и опушенные вокруг большим рысьим мехом. Одежда на них была из серебряной ткани с большими, серебряными же пуговицами до самых ног; подбита же была она горностаем» (Путешествие 1843: 28).

В дорогих меховых одеяниях придворные участвовали в празднич­ных процессиях и сидели за пиршественными столами. Английский капитан Антоний Дженкинсон, наблюдавший в Крещение 1558 года в Москве крестный ход, отметил, что Иван IV и окружавшие его «вельможи», шествовали все в «богатых одеждах, украшенных золотом, жем­чугами, драгоценными каменьями и дорогими мехами» (Английские путешественники 2007: 98). Русские участники пира, данного в честь австрийских послов 9 ноября 1593 года, «сидели в своих ничем не покрытых белых овчинных шубах. с бобровой выпушкой и в черных лисьих шапках» (Описание 1875: 27). На ужин с персидскими дипло­матами, состоявшийся в 1599 году, царь Борис Годунов «и все вель­можи, сопровождавшие его», явились «одетые в белые мантии, ото­роченные мехом белой куницы, или. горностаем» (Россия и Европа 2007: 158).

Поскольку роскошные меховые наряды, считавшиеся обязатель­ным атрибутом придворной службы, стоили дорого даже для высоко­поставленных бояр и дворян, последние могли во время исполнения обязанностей арендовать их из государевой казны (Начало 1877: 53; Поссевино 1983: 23; Гваньини 1997: 89; Записки 2007: 64). По сведени­ям посла германского императора, венецианца Франческо да Колло, в 1518 году в великокняжеских кладовых хранилось более 200 тысяч «камзолов, шитых золотом и из шелка, и камлотовых, по цене более низкой, подбитых куньим мехом или барсуком». Склады с казенной одеждой тянулись вдоль одной из главных улиц Москвы на расстояние «длиннее, чем от Риальто до Сан Марко» (Франческо да Колло 1996: 61). Разумеется, здесь находились не только костюмы придворных, но и воинское обмундирование. Русские ратники XIV-XVI веков снаряжались на военные смотры и в походы за счет собственных средств, однако при их отсутствии каждый неимущий или малообеспеченный служилый человек на время ведения боевых действий получал из каз­ны «два кафтана из разноцветного сукна, на меху и без меха» (Путе­шествие 1843: 36).

За счет государства также одевались опричники. Им предписыва­лось «ходить в грубых нищенских или монашеских верхних одеяниях на овечьем меху, но нижнюю одежду они должны носить из шитого золотом сукна на собольем или куньем меху» (Послание 1922: 38). В от­личие от овечьих «ряс» «доброхотов» — подданных, куколь опричного властелина Ивана Васильевича был подбит «козьими мехами» (Новое известие 1935: 62). Теплые наряды «братьев» — карателей имели сим­волическое значение. Облаченные в овчину опричники, словно не­винные агнцы Божии, принесенные в жертву Всевышнему и его став­леннику — царю, чинили ради них кровавые расправы с реальными и мнимыми грешниками.

Полностью обеспечивая себя пушниной, русские дарили и продавали ее чужеземцам. Иезуит Антонио Поссевино, в 1581-1582 годах приез­жавший в Россию как посол папы Римского, заметил, что хранившие­ся в царской казне «меха предназначаются для подарков и продажи» (Поссевино 1983: 48).

Значительную статью расходов ведомства казначея составляла пушнина, традиционно выделявшаяся иностранным послам, главам отпра­вивших их государств, а также правителям, принимавшим русских дипломатов за рубежом. Крымский хан, наследник повелителя Золотой Орды, считал, что великий князь Московский обязан присылать ему дары, поэтому с возрастающей жадностью требовал меховых «поминков». «Летом 1486 года Менгли-Гирей желал иметь 3 портища рысьих черев и 5 черных соболей, 3 куньи шубы, 3 тысячи белки „деланой". Караче. потребовалась в 1491 г. „шуба соболья, на верх камка голу­ба была", а Менгли-Гирею — 3 портища соболей, 10 соболей одинцов. Особый заказ на 60 соболей Менгли-Гирей отправил в марте 1492 года, а вслед за ним, в июне, на два сорока добрых соболей, в октябре — на черных лисиц и соболей. Последнюю просьбу Менгли-Гирей повто­рил и в октябре 1493 года. Ассортимент запрашиваемых мехов рас­ширялся: в 1494 году крымскому хану потребовались „черева рысьи, 6 рысей браных", снова 2 портища соболей и 3-4 „одинцов" соболей. Кроме того, он просил прислать в поминки 2 шубы собольи, 2 шубы куньи, 2 — горностаевых, 5 бельих хребтовых, 6 — бельих черевов, а в 1498 году ему понадобилось „2 сорока соболей с ноготки, 5-6 одинцов черных соболей с хвосты". По приказу Менгли-Гирея весной 1501 года ему было отправлено 3 сорока соболей, пятьсот горностаев, шуба ку­нья „гола", две шубы „черева белилны голы" да 10 шкур рыси. Запрос 1504 года включал „одну черных соболей шубу голу самому носити ми, да два черных соболя в поминки послати, да сорок соболей добрых черных, да зиме носити шубу горлатну добру да одну горностаеву шубу, да три шубы бельи добры хребтовы.". Ахмет-Гирей утверждал в 1509 году, что раньше он получал „по портищу по соболью запроса", Ахмет-паша, Кулюков сын, просил для своей жены, племянницы хана, „хребтовую шубу"» (Хорошкевич 2001: 261-262).

Супруга Менгли-Гирея Нур-салтан прекрасно разбиралась в русских мехах, поэтому в 1491 году она забраковала двух соболей, при­сланных ей из Москвы «на окол к шапке», и заказала шкурки тех же животных, «а черны бы были». К тому же «царица» просила Ивана III прислать ей беличий мех для пошива просторного и длинного зимнего наряда (Сб. РИО 1884: № 28: 108). Обычно ханша получала в дар от русского государя «добрых черных куниц» или даже горностаевую шубу, поэтому, обнаружив в 1515 году среди «поминков» московского посла только сорок серых соболей и две беличьи шубки, она написала Василию III гневное послание, в котором выговаривала ему: «Ино ты и плохому человеку столко своего жалования посылаешь, ино безлеп меня себе сестрою зовешь» (Сб. РИО 1895: № 22: 39).

Василий III резко сократил поставку мехов в Крым в то время, когда запросы Гиреев возросли в связи с участившимися требованиями их по­велителя — турецкого султана присылать ему русскую пушнину. Так, в 1516 году Мухаммед-Гирей для отправки в Османский султанат про­сил привезти из Москвы в Бахчисарай «соболей портище. да от гор­ностаев, да от соболей». На следующий год с той же целью хан требо­вал прислать ему «9 портищ соболей, третью девять горностаев. да те тридевять поминков запросных чтоб было узорочье.» (Хорошкевич 2001: 264). Часть крымских «поминков» уходила в Египет. В 1491 году Менгли-Гирей просил у Ивана III для «мисюрского салтана» «приго­жих» соболей. В 1508 году брат властелина Тавриды Хаджи-Гирей из­вестил Василия III о своем намерении отправить в Египет шубу из рус­ской рыси (там же: 265).

Московские государи жаловали меха также европейским послам и правителям. Так, Василий III подарил С. Герберштейну роскошное «платье», подбитое соболями, «два сорока собольих мехов», 300 связок горностаевых и 1500 беличьих шкурок и сани, утепленные шкурой бе­лого медведя. В 1518 году Франческо да Колло увез из Москвы «каф­тан, вышитый „золотом", на соболиной подкладке», 120 шкурок собо­ля, 1000 — горностая и столько же барсука, покрывало из меха белого медведя. Зимой 1555 года польский посол Юрий Васильевич Тишкевич получил из московской казны 40 соболей. В 1578 году датским послам были преподнесены дары «в виде мехов, которые несли 43 человека. Было 27 сороков меха соболя, 17 — куницы». В 1585 году Джером Горсей привез из России в дар английской королеве Елизавете I несметное богатство. «Я показывал, — писал дипломат, — а королева дотрагивалась своей рукой до каждого свертка; там было... четыре богатых связки черных соболей, шесть больших белых с пятнами рысьих шкур, две белые шубы (shubs or gowns) из горностая. Королева даже вспотела, устав перебирать золотые ткани и особенно соболей и меха». В 1593 году от имени царя Федора Ивановича в дар германскому императору был отправлен «один сорок прекрасных соболей». Его везли австрийские послы, которые тоже получили подарки от московского самодержца и правителя Б.Ф. Годунова: 240 соболиных, столько же куньих шкурок, большое покрывало из белого медвежьего меха, «москвитянскую» шубу «на сером меху» и в дополнение к ним живых зверей: трех чернобурых лисиц и двух соболей (Михайлова 2010: 219-221, 229-230).

Если главы государств получали модные в то время ценные меха «московитских» зверей бесплатно, то их подданным приходилось выкладывать за них огромные деньги, потому что русская пушнина в XIV-XVI веках не только завоевала европейский рынок, она господство­вала на нем, не имея равных себе конкурентов ни по качеству товара, ни по объемам продаж. В конце XIV — XV столетии иностранные куп­цы вывозили из Великого Новгорода этот товар партиями по 5-10 ты­сяч шкурок белки и от нескольких сотен до 10 тысяч шкурок ласки, в меньшем количестве — меха рыси, черной и красной лисы, куницы, соболя, бобра, горностая, иногда — хорька и выдры. В XVI веке ассор­тимент русской пушнины на европейском рынке пополнился мехами белых и черных песцов, россомах, волков, зайцев, кошек и медведей. В середине века их продавали в Пруссии и Ливонии, Великом княже­стве Литовском и Польше, Дании и Швеции, немецких и фландрских городах Киле, Любеке и Гамбурге, Нюрнберге, Франкфурте, Майнце и Кельне, Страсбурге, Брюгге и Дордрехте, в большом количестве вы­возили в Англию.

В отличие от Великого Новгорода, в основном торговавшего белкой и лаской, Москва была центром сбыта дорогих мехов: соболя, куницы, лисы, рыси (Хорошкевич 1963: 70-71, 77, 79, 86-91, 93-95, 107, 114, 118­119). Вместе с ценной пушниной столичные купцы экспортировали в страны Востока те же меха, которые поставлялись и пользовались боль­шим спросом на Западе (Фехнер 1956: 59).

Густые, пышные меха диких животных, в изобилии водившихся на территории Восточноевропейской равнины, издавна были одним из главных богатств русского народа, который шил из них теплые краси­вые наряды, торговал ими с большой прибылью для государственной казны, а также, наделяя шкурки зверей-тотемов сверхъестественными свойствами, использовал их в качестве талисманов и оберегов в тради­ционных обрядах.



Литература

АММС — Акты Российского государства. Акты московских монасты­рей и соборов. XV — начало XVII вв. М., 1998.

Английские путешественники 2007— Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. Рязань, 2007.

Антонов 2001 — Антонов А. Костромские монастыри в документах XVI — начала XVII века // Русский дипломатарий. М., 2001. Вып. 7.

АРГ — Акты Русского государства. 1505-1526. М., 1975.

Бахрушин 1952 — Бахрушин С. Научные труды. Т. 1. М., 1952.

Васильчиков 1900 — Васильчиков А. Чин бракосочетания царя Ивана Васильевича с царицею Анною Васильчиковых. СПб., 1900.

Вишневская 1999 — Вишневская И. Драгоценные ткани на Руси в XVI-XVII веках: их виды, особенности бытования // Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль». Материалы и исследования. Вып. XII. М., 1999.

Гваньини 1997 — Гваньини А. Описание Московии. М., 1997.

Герберштейн 1988 — Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988.

ДДГ 1950 — Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.; Л., 1950.

Домострой 1994 — Домострой. СПб., 1994.

Дубов 1982 — Дубов И. Северо-Восточная Русь в эпоху раннего Сред­невековья. (Историко-археологические очерки.) Л., 1982.

Жилина 2001 — Жилина Н. Шапка Мономаха: историко-культурное и технологическое исследование. М., 2001.

Забелин 2001 — Забелин И. Домашний быт русского народа в XVI и XVI ст. Т. II. М., 2001.

Записки 2007 — Записки Станислава Немоевского (1606-1608) // Ис­точники истории; Записки Станислава Немоевского (1606-1608): Руко­пись Жолкевского. Рязань, 2007.

Зимин 1982 — Зимин А. Россия на рубеже XV-XVI столетий. (Очерки социально-политической истории.) М., 1982.

Козлов, Дмитриева 2001 — Козлов С., Дмитриева З. Налоги в России до XIX в. СПб., 2001.

Кривошеев 1988 — Кривошеев Ю. Религия восточных славян накануне крещения Руси. Л., 1988.

Ларин 1959 — Ларин Б. Русско-английский словарь-дневник Ричарда Джемса (1618-1619 гг.) Л., 1959.

Лимонов 1997 — Лимонов Ю. Московия в западноевропейской карто­графии и сочинениях иностранных авторов XVI в. // Рим, Константи­нополь, Москва: сравнение центров идеологии и культуры до XVII в. VI Международный семинар исторических исследований «От Рима к третьему Риму». Москва, 28-30 мая 1986 г. М., 1997.

Маньков 1951 — Маньков А. Цены и их движение в Русском государ­стве XVI века. М.; Л., 1951.

Михайлова 2003 — Михайлова И. Служилые люди Северо-Восточной Руси в XIV — первой половине XVI века. СПб., 2003.

Михайлова 2004 — Давай сварим кашу. Великокняжеская свадьба в России XVI века // Родина. Российский исторический журнал. 2004. № 7.

Михайлова 2010 — Михайлова И. И здесь сошлись все царства. Очер­ки по истории государева двора в России XVI в.: повседневная и празд­ничная культура, семантика этикета и обрядности. СПб., 2010.

Московия 1875 — Московия Джона Мильтона с статьею и примечани­ями Ю.В. Толстого. М., 1875.

Начало 1877 — Начало и возвышение Московии, сочинение Даниила Принца из Бухова, советника Августейших Императоров Максимилиа­на II и Рудольфа II и дважды бывшего Чрезвычайным Послом у Ивана Васильевича, великого князя Московского. М., 1877.

Новое известие 1935 — Новое известие о России времени Ивана Гроз­ного. «Сказание» Альберта Шлихтинга. Л., 1935.

Описание 1875 — Описание путешествия в Москву посла римского им­ператора Николая Варкоча с 22 июля 1593 года. М., 1875.

Опись 1850 — Опись домашнему имуществу царя Ивана Васильеви­ча по спискам и книгам 90 и 91 годов // Временник императорско­го московского общества истории и древностей российских. М., 1850. Кн. VII.

Послание 1922 — Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе // Русский исторический журнал. Пг., 1922. Кн. 8.

Поссевино 1983 — Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. М., 1983.

Преображенский 1972 — Преображенский А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI — начале XVIII века. М., 1972.

Путешествие 1843 — Путешествие в Московию Рафаэля Барбери- ни в 1565 году // Сказания иностранцев о России в XVI и XVII веках. СПб., 1843.

Рабинович 1986 — Рабинович М. Одежда русских XIII-XVII вв. // Древняя одежда народов Восточной Европы. Материалы к историко- этнографическому атласу / Отв. ред. М.Г. Рабинович. М., 1986.

Рабинович 1988 — Рабинович М. Очерки материальной культуры рус­ского феодального города. М., 1988.

Ровинский 1882 — Ровинский Д. Достоверные портреты московских государей Ивана III, Василия Ивановича и Ивана IV Грозного. СПб., 1882.

Россия и Европа 2007 — Россия и Европа глазами Орудж-бека Баята — Дон Жуана Персидского. СПб., 2007.

Савваитов 1896 — Савваитов П. Описание старинных русских утварей, одежд, оружия, ратных доспехов и конского прибора, в азбучном порядке расположенное. СПб., 1896.

Сб. РИО 1884 — Сборник императорского Русского исторического общества. СПб., 1884. Т. 41.

Сб. РИО 1895 — Сборник императорского Русского исторического общества. СПб., 1895. Т. 95.

[Свадьбы] 1790 — [Свадьбы] // Древняя Российская Вивлиофика. Ч. XIII. М., 1790.

Фехнер 1956 — Фехнер М. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI в. М., 1956.

Франческо да Колло 1996 — Франческо да Колло. Доношение о Мос­ковии. М., 1996.

Хорошкевич 1963 — Хорошкевич А. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV-XV веках. М., 1963.

Хорошкевич 1980 — Хорошкевич А. Русское государство в системе меж­дународных отношений конца XV — начала XVI в. М., 1980.

Хорошкевич 2001 — Хорошкевич А. Русь и Крым: от союза к противо­стоянию. Конец XV — начало XVI вв. М., 2001.

Хорошкевич 2004 — Хорошкевич А. Тиран и заступник. Два взгляда иностранцев на Россию 1585 года // Родина. Российский исторический журнал. 2004. № 12.
За ВДВ...
Аватара пользователя
admin
Администратор
 
Зарегистрирован: 19 сен 2013, 19:36


Вернуться в Кружок кройки и шитья.Реконструкция.

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 9

Наверх .